Юлия Пересильд: «С мужчинами дружу»

Очень не люблю, когда меня ждут. Даже больше, чем ждать сама. И вообще терпеть не могу необязательность. По-моему, это безответственно. А безответственность сродни высокомерию: человек считает, будто имеет право забыть что-то или пообещать, но не сделать. Ни разу не видела, чтобы Женя Миронов или Чулпан Хаматова договорились с кем-то встретиться или позвонить – и не выполнили этого. Можно забыть принести из дома какую-то вещь – допустим, книжку, которую у тебя просили.

Вы можете сказать человеку в глаза все, что о нем думаете?

Не люблю наглость и хамство, и из-за этого у меня часто бывают конфликты на съемочной площадке. Не могу видеть, когда режиссер или второй режиссер позволяют себе орать или общаться в такой манере: «Эй ты, давай. Массовка, встали. Куда пошел?» Ненавижу это и считаю жлобством. В такие моменты всегда бывает стыдно, в том числе и за себя. К сожалению, иногда близкий человек совершает такое, из-за чего начинаешь в нем разочаровываться. Или он даже ничего не делает, а ты просто в нем что-то почувствовала, увидела то, чего раньше не замечала. Смотришь на него и думаешь: «А у тебя там не все хорошо». Или кто-то вдруг начинает чуть больше себе позволять – вот это меня очень напрягает. Или когда в работе начинает откровенно халтурить – теряешь уважение и пропадает интерес.

Разбираетесь ли в людях и быстро ли их понимаете?

Да, как мне кажется. Но бывало, внутренний голос говорил: «Это не твой человек», а я не слушала. То же самое случается с ролями. Недавно начинала репетировать, и сразу же возникло ощущение, что у нас с режиссером разное мироощущение. Но я подумала: «Такой материал! Когда еще подобный дадут? И роль абсолютно моя. Я все сделаю сама». Такая глупая самонадеянность ни к чему не приводит. Хотя в основном рядом со мной замечательные люди, и такими они мне сразу показались.

Поддаетесь чужому влиянию?

Хорошему – надеюсь, да. Хотя все «запретные плоды» попробовала довольно рано: в 16 лет курила, выпивали с подружкой – стремились быть свободными: хочу – делаю, не хочу – не делаю.

И не наказывали дома, не держали после этого в ежовых рукавицах?

Не знаю, нужны ли вообще эти наказания? Дочка, которой всего 2 года 8 месяцев, на мое «нет» говорит «да», и наоборот – все от противного. И чем больше запрещаешь, тем больше ей хочется. Мы с моей подругой из Пскова просто перебесились и успокоились. Лет с 13 дружили только с пацанами – две девочки в компании из пятнадцати – двадцати ребят. Учились с ней только на пятерки и четверки, а поведение было лихим: могли сбежать с уроков, сказать то, что думаем. Но мы готовили в школе все праздники, КВН – и за это все прощалось. Я очень не любила и не люблю, когда мне не оставляют свободы выбора. С шестого класса мама даже разрешила самой расписываться в дневнике. Наверное, благодаря такой свободе со мной ничего и не произошло.

Сейчас есть друзья-мужчины? И тоже абсолютно бескорыстное отношение с их стороны, не как у Чехова: «до или после»?

Да, с мужчинами до сих пор дружу. Мне часто говорят, это невозможно – значит, кто-то мне просто симпатизирует и терпит мою наглость. Но если они умеют скрывать свои чувства, то спасибо, что меня этим не напрягают. Я не та девушка, с которой легко заигрывать. К тому же достаточно конкретно обозначаю отношение к тому или иному человеку. И если считаю кого-то другом, мы и общаемся как друзья.

Когда впервые влюбились?

По-настоящему – в десятом классе.

И тогда что-то изменилось в ваших отношениях с подругой и мужской компанией?

Я стала реже появляться среди них. Конечно, обижались первое время, но потом мы все это пережили. С подругой тоже был момент легкого отстранения, но у нее в хорошем смысле мужской характер – она ни разу ничего не сказала, хотя наверняка обижалась. Вероятно, поэтому мы с ней так долго дружим.

До каких степеней обнажаетесь в дружбе?

Мы так хорошо друг друга чувствуем, что нам даже не нужно ничего говорить. Это что-то из серии: «Я о тебе думаю – значит, я тебе помогаю». Высший уровень близости. Безусловно, глобально она знает обо всем происходящем в моей жизни. Но, к примеру, о своих переживаниях, связанных с ролями и профессией, не говорю. Она этого не поймет.

Насколько вы открыты для окружающих?

Никак не могу определить это. Ко мне можно обратиться с любой просьбой, в том числе бытовой – например, погулять с чьей-то собакой, поехать за лекарствами или в больницу – всегда откликнусь. И среди моих однокурсников есть такие. Например, могу вдруг сказать: «Ребята, некому посидеть с ребенком» или «Нужно встретить на вокзале моего педагога, потому что я в Берлине». И друг Паша Акимкин едет и встречает. Но тому же Паше, хотя он один из ближайших друзей и крестный моей дочери, никогда не стану рассказывать, что происходит у меня внутри. И вообще никому.

Вы переживаете неприятности в порядке их поступления или по принципу «я подумаю о них завтра»?

«Подумаю завтра» – не про меня. Если уже возникла проблема, она вынесет мне мозг.

Может быть, потому, что вы можете сублимировать все переживания на сцене?

Да, сцена – большое спасение. Это чистая психотерапия. Наверное, все, происходящее в жизни актера, нужно уметь сублимировать во что-то. И это самая благодатная часть нашей профессии. Вчера в «Варшавской мелодии» (спектакль «Театра Наций» — прим. редакции) в монологе про фашизм меня так прорвало, что подумала: «Ну, вот, я свою лепту внесла».

Проникают ли ваши персонажи в вас?

Когда репетируешь или только выпустила премьеру, бессознательно носишь внутри черты сыгранных персонажей. Даже дома ведешь себя по-другому. Недавно вдруг почувствовала: готовлю, режу непривычными мне движениями. И вдруг поняла: делаю все, как моя героиня во «Фрекен Жюли», как учил Томас Остермайер – без паники, механически. Сейчас предложили главную роль в «Леди Макбет Мценского уезда». И признаюсь, даже боюсь эту героиню репетировать. Это очень тяжело. Дохожу до сцены, в которой она душит мальчика, – и все, не могу. Говорю режиссеру, что это возможно делать только с помощью психиатра.

Вы только что сыграли в премьере Театра Наций «Фрекен Жюли». Сейчас опять репетируете, но, кажется, нигде не снимаетесь. Почему?

Потому что в театре предлагают другие роли и каждый раз хотят открывать во мне что-то новое, даже если это роль-фитюлька. Тот же Остермайер во «Фрекен Жюли». Это совсем не моя роль. Я другой человек. И признаюсь, долго сопротивлялась. А «Леди Макбет Мценского уезда»... Это же такой материал, что одновременно уже ничем другим нельзя заниматься! Но даже вне зависимости от роли отказалась от всех съемок, потому что в кино – сплошные залихватские девахи. Не хочу!

И на гонорары не смотрите?

Сейчас, скажу честно – нет. Если один раз себя в этом смысле предашь, то уже во второй... К тому же одно дело – разово появиться где-то, а другое – долго чем-то жить. А чем жить, если я это уже играла? Признаюсь, по поводу сегодняшнего кино вообще испытываю гигантское разочарование. Даже всерьез задумалась над тем, чтобы написать свой сценарий. Я, как и многие, пробовала что-то писать. Но не считаю себя талантливо пишущим человеком.

У вас были сильные переживания в любви, болезненные расставания, нежелание еще раз влюбляться?

Конечно, хотя всегда сама разрываю отношения. Причем иногда делаю это, как мазохист. Когда чувствую, что-то начинает происходить не так, стараюсь первой все закончить.

От страха, чтобы не бросили?

Думаю, да. Все мы боимся быть брошенными. Хотя люблю выяснять отношения. Мне нужно знать: да или нет, понимать, что происходит. А еще меня нужно очень крепко держать. Всем держать. Если вместе работаем, значит – работой. Или общей идеей. Если отпустить – уйду. Все великие расставания в моей жизни были связаны с тем, что исчезало общее дело. Если вы не варитесь в одной каше, отношения начинают меняться. И когда понимаю, что расходимся в разные полушария, найду такое количество дел, из-за которого никогда не пересечемся.

В «Варшавской мелодии» ваша героиня говорит: «Сегодня весь мир страдает комплексами». А у вас какие?

У меня их достаточно. Например, комплекс недообразованности. Я в детстве и юности достаточно невежественно существовала и сейчас ощущаю неловкость из-за того, что не читала эту книжку, не смотрела этот фильм. При мне про что-то говорят и удивляются: «Как, ты этого не знаешь?!» Да, не знаю много того, что хотела бы. Например, английский. Хорошо говорю по-немецки, но это ничего не меняет. Приезжаю в другую страну и дико комплексую из-за незнания языка. Есть и комплекс по поводу своей внешности.

Как? Везде пишут: «Красавица», да и мужского внимания, думаю, достаточно.

Мне кажется, комплексы от этого не зависят, это что-то внутреннее. Наверное, в силу профессии они у меня как-то сглаживаются, но не исчезают.

И что в себе не устраивает? Хотели бы быть на кого-то похожи?

Нет, никогда не хотела. Может, неплохо было бы иметь фигуру почти как у балерин и голливудскую улыбку, как у Джулии Робертс. Но это не значит, что я не улыбаюсь или ношу балахоны. Может, хотела бы пальцы, как у пианистки, а они у меня как морковка. Что касается комплиментов... Плохие слова почему-то запоминаешь на всю жизнь, невольно в себе носишь. А хорошее, наоборот, пропускаешь. Например, не могу забыть, как после «Киллера Джо» написали: «С Пересильд все понятно, она всегда была стриптизершей». Я несу ответственность за свои роли, за каждое слово и жест на сцене. Но это не я, а мой персонаж. К сожалению, не все понимают. Если начну играть саму себя, всем станет скучно – будет одно и то же. А вот съемка для мужских журналов – совсем другое. У меня множество предложений, но соглашаться стыдно. Хотя ничего не имею против съемок ню, как, к примеру, у Хельмута Ньютона. Важно ведь, как подано.

Боитесь чего-нибудь физически, морально?

Многих вещей. Поэтому часто вру себе, что не боюсь ничего.

ТЕКСТ: Марина Зельцер