Молодой и красивый Павел Воля

Ты в последнее время шутишь исключительно про отношения.

Эта тема неисчерпаемая. И самая понятная. Здесь ничего не надо объяснять. В отличие от озоновых дыр и политического устройства Алжира. И не то чтобы я один это понимаю. Все звезды стендапа об этом шутят.

А про политику шутить не хочется? Сейчас такая благодатная почва.

Да о чем ты, какая почва?

Ну как же: стерхи, Pussy Riot?

Да разве это политика? Мы посмеялись в одном из монологов над какими-то фактами, которые нельзя обойти вниманием. Но в целом – зачем шутить про политику?



Я не знаю.

И я не знаю. Там ничего не происходит. Это все равно что шутить над камышами, вон они стоят и стоят себе.

А над кем интереснее шутить – над мужчинами или над женщинами? Кто живее реагирует?

Женщины более расслабленные, открытые и податливые существа. Мужчины находятся в скорлупе мужественности – им до последнего хочется оставаться важными. И потом, мы закомплексованная нация. И все мним себя интеллигентами. Непонятно только, в честь чего, интеллигенцию восемь раз задушили только за последние десять лет. Мы сами себя вписали в замкнутый круг иллюзий. И вместо того чтобы расслабиться и посмеяться над собой, над политическим вопросом, над национальным, над религиозным, как это делают американцы, мы постоянно ходим внутри этого круга. Все сидят уверенные в том, что они очень умные, и думают: «Ну-ка попробуй нас удивить». – «Россияне, расслабьтесь!» — вот мой главный месседж. А еще никто не умеет радоваться. Любой американец или европеец, покупая билет на стендап-шоу, радуется. В Лондоне на самом дрянном мюзикле весь зал начинает подпевать с первой песни. Никто никого об этом не просит, просто люди пришли получать удовольствие. А у нас надо раскачивать зал.

Ты поэтому так жестко шутишь – чтобы раскачать публику?

Да о чем ты?! Посмотри апологетов западного стендапа и сравни с нашими беззубыми детскими выступлениями.

Я сравниваю не с западным юмором, о котором ничего не знаю, а с тем, что есть у нас.

Ага, с нашим недоюмором, в котором мы боимся перейти грань, которую сами же придумали. Да никакие мои выступления, ни-ка-кие! По сравнению с тем, что надо бы делать.

То есть у юмора нет границ?

Все границы в голове. Жизнь шутит над нами каждый день так, что закачаешься, и почему-то никто у нее не спрашивает: «Жизнь, а есть ли у тебя цензура?» Самые смешные шутки про смерть, физические увечья другого человека, сексуальные отклонения, тюрьму. О какой культуре речь? Мы животные! Нам смешно, когда другому плохо. Мы хохочем, когда кто-то падает мордой в грязь.

Почему же тогда не шутить так, как тебе хочется?

Мы телепередача, а не американское стендап-шоу, где комик шесть лет готовит свое выступление, потом еще шесть его оттачивает, а затем какой-то канал снимает его, и он получает роялти еще 200 лет, раздумывая над тем, что бы еще такого придумать. Мы – машина, которая каждую неделю производит часовую передачу. Никто в мире не работает с такими объемами. Поэтому естественно, что юмор становится жидким. На сольном стендап-концерте я могу себе позволить делать то, что никогда не попадет в эфир. И то только спустя час, когда понимаю, что я этих людей уже пожал, помял и нашел подход к каждому. Тогда я могу наконец произнести слово «влагалище». Хотя это вполне приличное слово, и другим словом у вас, женщин, это не называется. Но почему-то я должен час подбираться к тому, чтобы произнести его в присутствии культурных людей.

Скажи, а ты веришь в конец света?

Нет. У меня много планов и ипотека. А если серьезно, как можно верить людям, у которых голова была из початка? Тебя посади вырезать календарь на камне, ты бы тоже задолбалась.

Я не говорю о том, что мы все умрем. Но у тебя нет ощущения, что какая-то эпоха заканчивается?

Это просто логичное течение жизни и превращение homo sapiens в человека информационного – сейчас разум оказывается на втором месте после технологий. Или в человека социального. Если конец мыслительной и промышленной эпохи можно считать концом света, да, он точно наступает.

А музыка тебе вообще зачем?

В моей больной голове что-то возникает, я это воплощаю, – и бац! – боль уходит. Это способ самолечения.

У тебя есть какие-то амбиции по этому поводу?

Какие, например? Выступать на открытии Олимпиады в Сочи? Записать самый крутой альбом? Нет, таких амбиций нет. Я делаю это для себя и для таких же творческих, неугомонных, при этом недоделанных людей, которым не хочется сидеть на одном месте. Ты задай этот вопрос человеку, который умеет виртуозно играть на скрипке, но при этом ничего не делает. Какого хрена ты сидишь? Какие у тебя амбиции?

Я же не наезжаю. Но в последнее время часто беру интервью у мужчин, которые кроме основной деятельности поют. И мне интересно, почему именно музыка, а не вязание, например.

Музыка – это то, к чему лежит творческая душа. Что-то внутри, что рвется на волю. Ваня Ургант записал альбом. Чувачок поиграл доктора Хауса, а потом сказал: «Все, хватит, я поехал в мировое турне со своей группой». И Брюс Уиллис играет на басу, и Киану Ривз. Где-то же должна быть душа.

А кино зачем тебе?

Слушай, тебе прислали классный сценарий. Ты откажешься сниматься? Есть масса режиссеров, с которыми мне интересно работать. Есть масса хороших историй, в которых хочется поучаствовать. И потом, каждый из нас любит плюнуть в историю. (Улыбается.) Правда, большинство сценариев, которые мне шлют, вертятся вокруг того, что УАЗик с ОМОНом застрял в грязи. Пользуясь случаем, хочу сказать: не шлите мне криминальную драму, не шлите! А вот от последней работы, которую мне предложили, никто бы не отказался. Неужели, если бы тебе сказали: «Надо ехать в Париж и играть с Аленом Делоном», – ты бы раздумывала?

Я б согласилась, даже если не надо было бы играть с Аленом Делоном. А что за история?

Это продолжение фильма «Мамы» – «С Новым годом, мамы!» Я сыграл в одной из новелл с Ириной Розановой и Аленом Делоном.

А почему мужчины шутят смешнее, чем женщины?

Не хочу никого обидеть, но юмор – это интеллект. К тому же женщины не умеют собираться в коллективы единомышленников, а это здесь необходимо. Юмор – это тяжелая работа, которая требует ежедневного самосовершенствования. Если ты этого не делаешь, быстро превращаешься в прошлогодний снег. В общем, женщины, вам туда не надо, там все умно и тяжело.

Твоей маме нравится то, что ты делаешь?

Думаю, да. Если бы не нравилось, она бы сказала.

Мне казалось, большинство мам трепетно молчат, если им что-то не нравится.

Если ты относишься к кому-то трепетно, тем более скажешь ему все. Если человек мне дорог, я никогда не промолчу. Я лучше поругаюсь с ним. Если любишь, какого хрена ты молчишь?

33 – возраст Христа. Какие у тебя ощущения?

Я не знаю, как и где это должно ощущаться. Я вообще не думаю о том, сколько мне лет. Может, когда мне перевалит за сорок, все изменится.

Кризис у многих как раз в 30 лет.

Чтобы он случился, надо сесть и подумать: «Черт возьми, а у меня же кризис». Когда занят делом, о каком кризисе речь? Я не очень интересен сам себе. Думаю, мне это здорово помогает. И есть простой критерий, которым я руководствуюсь в своих действиях: вот так человек может поступать, а вот так – нет. Я не строю воздушных замков и не ставлю целей. Многие говорят: «Человек должен ставить цель и к ней идти». А я не понимаю, кому я это должен? Разве прожить жизнь хорошим человеком, день ото дня становясь лучше, – это не достойная цель?

В Новый год ты работаешь?

Я уже много лет новогоднюю ночь провожу с семьей.

А подарки даришь, или времени на их покупку нет?

Я стараюсь его находить. Хотя в моем детстве не было никаких подарков, были только елка и апельсины, этого было вполне достаточно. А вообще я из тех людей, которые очень любят дарить подарки, но ненавидят их покупать. Если бы они брались откуда-то, я бы только и делал, что их дарил.

Так о чем все-таки мечтает мальчик, и что же будет дальше?

...и сколько будет фальши, не знает даже он. (Смеется.) Я не понимаю, о чем можно мечтать. Наверное, о том, чтобы все, кого я знаю и люблю, были здоровы. А все остальное мы возьмем из тумбочки.

Беседовала Варвара Брусникина