Автобиография Шона Коннери: отрывок
Шон Коннери — «самый любимый Джеймс Бонд», воплощение мужественности и галантности. Именно образ, созданный им в «бондиане», вдохновил Яна Флеминга сделать Агента 007 шотландцем по происхождению.
Коннери признавался, что не читал ни одну из своих биографий, чтобы не расстраиваться и не затевать утомительные судебные процессы. Автобиография же сэра Коннери «Быть шотландцем» — это не просто воспоминания, а жизнеописание целой страны, увиденной изнутри, глазами влюбленного в эту страну человека.
Только на Thevoicemag.ru - отрывок из недавно опубликованной на русском языке книги Шона Коннери «Быть шотландцем», где самый известный Джеймс Бонд раскрывает все секреты съемок, рассказывает о службе в армии и отношениях с женщинами.
«Во время съемок "Шалако" мне тоже пришлось поволноваться. На площадке я в последний момент получил белую лошадь, предназначенную для Брижит Бардо в качестве запасной. (Это должно было сэкономить время, требовавшееся, чтобы расседлать ее первого коня, так как она ездила в дамском седле.) Свет уже уходил, и на мою обычную тренировочную прогулку времени не хватало. И когда я скакал по фруктовым садам Альмерии, лошадь неожиданно поднялась на дыбы. Мне повезло – я успел вытащить одну ногу из стремени, иначе мне было бы не сдобровать: когда лошадь падает и обрушивается на всадника всей своей массой, ему остается только попрощаться с жизнью.
Но до всего этого было еще очень далеко. А пока что я развозил молоко, отводил Тич назад, в конюшню "Сент-Катберта", и потом до конца дня гонял мяч в спортивном клубе "Фет-Лор". Я доставлял молоко в колледж "Феттес", однако лишь недавно понял, что этот клуб, появившийся вскоре после Первой мировой войны, основали две ведущие эдинбургские школы-интерната – "Феттес" и "Лоретто". Моей страстью был футбол, но в здании феттес-лореттовского клуба для мальчиков возле Хай-стрит располагались еще залы для гимнастики, бокса, бильярдные, отличная библиотека и даже такая роскошь, как горячая ванна. Задолго до появления концепции "государства всеобщего благоденствия" клуб стремился "привлечь голодных, плохо одетых, безнадзорных подростков, предоставив им место для занятий, где царит дружеская атмосфера, где можно поесть и выпить что-нибудь горячее". Действительно, меня и дворовую шпану из района Фаунтинбридж очень привлекали муниципальные футбольные поля парка Саутон, ради них мы оставляли наши уличные забавы с мячом, а кое-кто даже подумывал профессионально заняться футболом.
«Во время съемок "Шалако" мне тоже пришлось поволноваться. На площадке я в последний момент получил белую лошадь, предназначенную для Брижит Бардо в качестве запасной. (Это должно было сэкономить время, требовавшееся, чтобы расседлать ее первого коня, так как она ездила в дамском седле.) Свет уже уходил, и на мою обычную тренировочную прогулку времени не хватало. И когда я скакал по фруктовым садам Альмерии, лошадь неожиданно поднялась на дыбы. Мне повезло – я успел вытащить одну ногу из стремени, иначе мне было бы не сдобровать: когда лошадь падает и обрушивается на всадника всей своей массой, ему остается только попрощаться с жизнью.
Но до всего этого было еще очень далеко. А пока что я развозил молоко, отводил Тич назад, в конюшню "Сент-Катберта", и потом до конца дня гонял мяч в спортивном клубе "Фет-Лор". Я доставлял молоко в колледж "Феттес", однако лишь недавно понял, что этот клуб, появившийся вскоре после Первой мировой войны, основали две ведущие эдинбургские школы-интерната – "Феттес" и "Лоретто". Моей страстью был футбол, но в здании феттес-лореттовского клуба для мальчиков возле Хай-стрит располагались еще залы для гимнастики, бокса, бильярдные, отличная библиотека и даже такая роскошь, как горячая ванна. Задолго до появления концепции "государства всеобщего благоденствия" клуб стремился "привлечь голодных, плохо одетых, безнадзорных подростков, предоставив им место для занятий, где царит дружеская атмосфера, где можно поесть и выпить что-нибудь горячее". Действительно, меня и дворовую шпану из района Фаунтинбридж очень привлекали муниципальные футбольные поля парка Саутон, ради них мы оставляли наши уличные забавы с мячом, а кое-кто даже подумывал профессионально заняться футболом.
Я обожал свою работу, ежедневно играл в футбол с друзьями и жил в ладу с родителями, но меня терзало постоянное желание познавать мир. В семнадцать лет, повинуясь внезапному порыву, я записался в Королевские военно-морские силы, заключив контракт на двенадцать лет службы в добровольческом корпусе, из них пять лет в резерве, и начал обучение морскому делу в Портсмуте на базирующемся в порту военном корабле "Формидэбл". Однажды за компанию с другими матросами я прошел через старый морской ритуал нанесения татуировок. Как говорится в старинной пословице, моряк без наколок – что корабль без грога. Но вместо традиционных эротических картинок я решил сделать на правой руке татуировки "Мама и папа" и "Шотландия навсегда". Эти надписи, сейчас уже сильно поблекшие, всегда напоминают мне об отчем доме и моей беззаветной любви к родным краям.
Два года спустя я был уже крепким матросом на линкоре "Король Георг V". Но честно говоря, телом я оказался не особенно крепок, так как загибался от болей в желудке. Это была язва двенадцатиперстной кишки. С таким диагнозом я провалялся почти два месяца в Хасслеровском госпитале, где меня не навестила ни одна живая душа. Пришлось, как выражаются на флоте, "проглотить якорь", то есть выйти в отставку по инвалидности с двадцатипроцентной пенсией в 11 шиллингов 9 пенсов в неделю (сегодня это около 59 пенсов). Я тут же забрал деньги и за 87 фунтов купил себе списанный армейский мотоцикл "Нортон".
Удивительно, но с тех пор язва ни разу не напомнила о себе. Как я предполагаю, оглядываясь назад, она, скорее всего, была вызвана моим отчаянным нежеланием подчиняться приказам офицеров, особенно тех, которые, по моему мнению, получили свои посты исключительно благодаря протекции. Более двадцати лет спустя опыт, приобретенный в корабельном трюме, добавил огня моей роли осужденного военным трибуналом старшины Джоя Робертса в фильме Сиднея Люмета "Холм", где разоблачались жестокости в британской армии.
Вернувшись в Эдинбург, я перебивался случайными заработками, перепробовав множество самых разных занятий, пока мне на помощь не пришел Британский легион . Мне как отставному военному, комиссованному по состоянию здоровья, предложили учиться на портного, парикмахера или полировщика. Я выбрал полировку и был отправлен на ускоренные курсы в город Джонстон на западе Шотландии. Обучившись этому непростому ремеслу, я начал работать полировщиком в небольшой фирме в Хаддингтоне, к востоку от Эдинбурга, под началом мистера Старка. Мы занимались главным образом поставками гробов для местной похоронной конторы. Их я и полировал, хотя мне это казалось пустой тратой времени. Старк производил впечатление очень любезного, добросердечного человека и часто навещал больных стариков, но лишь за тем, чтобы зрительно снять мерку. Если семья умершего заказывала дубовый гроб, мистер Старк заставлял нас отбеливать красное дерево. В дни, когда работы было особенно много, я брал с собой чай в термосе и, сэкономив на дороге, ночевал в одном из гробов. Не могу сказать, что я полностью освоил искусство французской полировки . А вот мой приятель Питер Моран из подмастерья превратился в настоящего умельца и дорос до главного реставратора и хранителя мебели в эдинбургском "Северо-Британском отеле", теперь переименованном в "Балморал".
По возвращении в Эдинбург я занялся бодибилдингом в "Любительском клубе тяжелоатлетов Данедин". Несмотря на громкое название и собственную форму, клуб ютился в заброшенном бомбоубежище, скудно освещенном парой голых лампочек, да и тренажеров было совсем не много. Там я познакомился с Арчи Бреннаном, талантливым текстильщиком, который работал в "Гобеленовой компании Давкоут" и Эдинбургском колледже искусств. Арчи рассказал, что можно легко получить кучу денег, став натурщиком. Однако сидеть неподвижно пятьдесят минут оказалось нелегко. Вот Манчини да, тот был профессионалом, он мог застывать в одной позе на весь сеанс до десятиминутного перерыва. Спустя много лет Ричард Демарко , уже настоящий флибустьер в море искусства, напомнил мне, что я позировал для его студенческой группы, и боюсь, у него сохранились рисунки, которые могут это подтвердить. Натурщикам платили не так уж много, но для меня это занятие приоткрыло дверь в другой мир. Вскоре нашлась и более оплачиваемая работа – я устанавливал тяжелые цилиндрические печатные формы на ротационные машины газеты "Эдинбург ивнинг ньюс".
Я был еще и спасателем в открытом бассейне в районе Портобелло. Там до сих пор действует система, создающая волны, которая помогала готовить солдат к высадке на побережье в ходе военных операций. В свободное время я так хорошо освоил прыжки в воду с трамплина, что меня даже пригласили в группу ныряльщиков на выездные показательные выступления. Не успел я обдумать это интересное предложение, как меня и еще двух рослых спасателей попросили выступить в качестве статистов в спектакле "Славные дни" с Анной Нигл в театре "Эмпайр". Все, что от нас требовалось, – это стоять, облачившись в гвардейские мундиры и высокие гусарские кивера из меха. Легкие оказались деньги. Случалось мне работать и охранником у входа в танцзалы. Когда бастовал профсоюз музыкантов, я был вышибалой на коммерческих джазовых концертах в "Оддфеллоуз" в Олдтауне. Когда я преградил путь компании буянов, один из них ополчился на меня.
– Это потому, что мы гребаные ирландцы.
– Нет, – сказал я, – это потому, что вы гребаные пьяницы.
Все это время я продолжал играть в футбол в разных клубах Эдинбурга, в том числе в "Каррик Вейл Джуниорс" и "Оксганг Роверс". В двадцать один год я даже выступил как профессионал за "Бонниригг Роуз" в шотландской молодежной лиге и получил 35 фунтов (выплаченные мне в раздевалке). В общем-то, это все деньги, которые я заработал в профессиональном футболе».
Два года спустя я был уже крепким матросом на линкоре "Король Георг V". Но честно говоря, телом я оказался не особенно крепок, так как загибался от болей в желудке. Это была язва двенадцатиперстной кишки. С таким диагнозом я провалялся почти два месяца в Хасслеровском госпитале, где меня не навестила ни одна живая душа. Пришлось, как выражаются на флоте, "проглотить якорь", то есть выйти в отставку по инвалидности с двадцатипроцентной пенсией в 11 шиллингов 9 пенсов в неделю (сегодня это около 59 пенсов). Я тут же забрал деньги и за 87 фунтов купил себе списанный армейский мотоцикл "Нортон". Удивительно, но с тех пор язва ни разу не напомнила о себе. Как я предполагаю, оглядываясь назад, она, скорее всего, была вызвана моим отчаянным нежеланием подчиняться приказам офицеров, особенно тех, которые, по моему мнению, получили свои посты исключительно благодаря протекции. Более двадцати лет спустя опыт, приобретенный в корабельном трюме, добавил огня моей роли осужденного военным трибуналом старшины Джоя Робертса в фильме Сиднея Люмета "Холм", где разоблачались жестокости в британской армии.
Вернувшись в Эдинбург, я перебивался случайными заработками, перепробовав множество самых разных занятий, пока мне на помощь не пришел Британский легион . Мне как отставному военному, комиссованному по состоянию здоровья, предложили учиться на портного, парикмахера или полировщика. Я выбрал полировку и был отправлен на ускоренные курсы в город Джонстон на западе Шотландии. Обучившись этому непростому ремеслу, я начал работать полировщиком в небольшой фирме в Хаддингтоне, к востоку от Эдинбурга, под началом мистера Старка. Мы занимались главным образом поставками гробов для местной похоронной конторы. Их я и полировал, хотя мне это казалось пустой тратой времени. Старк производил впечатление очень любезного, добросердечного человека и часто навещал больных стариков, но лишь за тем, чтобы зрительно снять мерку. Если семья умершего заказывала дубовый гроб, мистер Старк заставлял нас отбеливать красное дерево. В дни, когда работы было особенно много, я брал с собой чай в термосе и, сэкономив на дороге, ночевал в одном из гробов. Не могу сказать, что я полностью освоил искусство французской полировки . А вот мой приятель Питер Моран из подмастерья превратился в настоящего умельца и дорос до главного реставратора и хранителя мебели в эдинбургском "Северо-Британском отеле", теперь переименованном в "Балморал".
По возвращении в Эдинбург я занялся бодибилдингом в "Любительском клубе тяжелоатлетов Данедин". Несмотря на громкое название и собственную форму, клуб ютился в заброшенном бомбоубежище, скудно освещенном парой голых лампочек, да и тренажеров было совсем не много. Там я познакомился с Арчи Бреннаном, талантливым текстильщиком, который работал в "Гобеленовой компании Давкоут" и Эдинбургском колледже искусств. Арчи рассказал, что можно легко получить кучу денег, став натурщиком. Однако сидеть неподвижно пятьдесят минут оказалось нелегко. Вот Манчини да, тот был профессионалом, он мог застывать в одной позе на весь сеанс до десятиминутного перерыва. Спустя много лет Ричард Демарко , уже настоящий флибустьер в море искусства, напомнил мне, что я позировал для его студенческой группы, и боюсь, у него сохранились рисунки, которые могут это подтвердить. Натурщикам платили не так уж много, но для меня это занятие приоткрыло дверь в другой мир. Вскоре нашлась и более оплачиваемая работа – я устанавливал тяжелые цилиндрические печатные формы на ротационные машины газеты "Эдинбург ивнинг ньюс".
Я был еще и спасателем в открытом бассейне в районе Портобелло. Там до сих пор действует система, создающая волны, которая помогала готовить солдат к высадке на побережье в ходе военных операций. В свободное время я так хорошо освоил прыжки в воду с трамплина, что меня даже пригласили в группу ныряльщиков на выездные показательные выступления. Не успел я обдумать это интересное предложение, как меня и еще двух рослых спасателей попросили выступить в качестве статистов в спектакле "Славные дни" с Анной Нигл в театре "Эмпайр". Все, что от нас требовалось, – это стоять, облачившись в гвардейские мундиры и высокие гусарские кивера из меха. Легкие оказались деньги. Случалось мне работать и охранником у входа в танцзалы. Когда бастовал профсоюз музыкантов, я был вышибалой на коммерческих джазовых концертах в "Оддфеллоуз" в Олдтауне. Когда я преградил путь компании буянов, один из них ополчился на меня. – Это потому, что мы гребаные ирландцы.
– Нет, – сказал я, – это потому, что вы гребаные пьяницы.
Все это время я продолжал играть в футбол в разных клубах Эдинбурга, в том числе в "Каррик Вейл Джуниорс" и "Оксганг Роверс". В двадцать один год я даже выступил как профессионал за "Бонниригг Роуз" в шотландской молодежной лиге и получил 35 фунтов (выплаченные мне в раздевалке). В общем-то, это все деньги, которые я заработал в профессиональном футболе».