С новой строчки: интервью с Викторией Шеляговой о любви к промыслам и деревенской жизни

Виктория Шелягова: Я давно хотела выкупить предприятие народного художественного промысла. Пробовала Гусь-Хрустальный, но сделать это было невозможно, так как у них давно уже есть собственник. Смотрела и другие компании, но так сложилось, что я оказалась в Холуе, где давно была фабрика, которая закрыласьв 2000 году, огромная, с более чем сотней сотрудников.

Так вот, в Холуе были ребята, которые пытались восстанавливать производство. Я решила войти в предприятие как партнер на условиях 50 на 50, но, естественно, стараюсь не мешать, не лезть. Оно существует всего год, восстановление дается тяжело, потому что профессионалы по большей части утеряны: зимой они готовы заниматься ремеслом, а летом все на огородах, и очень тяжело кого-то вытащить. Но мы двигаемся потихонечку, за год к нам пришло работать около 15 человек. Конечно, предприятие надо реконструировать и менять под современную историю, современные вкусы.

ТМ: Встает логичный вопрос: как сделать из народного промысла прибыльный бизнес?

ВШ: Главная проблема в том, что все это — ручной труд. Конечно, чтобы уйти в бизнес, нужно переходить на машинные вышивки, но тогда ты утрачиваешь полностью ремесло. Здесь возникает дилемма: какую сторону выбрать? Трудно соревноваться с теми, кто аналогичный продукт производит в промышленных масштабах. К тому же не многие понимают разницу между машинной и ручной вышивкой, при том что по количеству потраченного времени разница, конечно, колоссальная.

ТМ: Расскажите о работниках предприятия, есть ли там молодежь?

ВШ: В Холуе есть училище — филиал петербургской академии. Половина студентов учится росписи, потому что Холуй славится лаковой миниатюрой, а половина — вышивке. И если раньше конкурс был 70 человек на место, то сейчас все находится в диком упадке, людей туда еле заманивают.

Промыслы настолько сложный процесс, что гораздо легче пойти работать в магазин на зарплату, чем заниматься ручным трудом. Но аналогичная история вымирания промыслов наблюдается во всем мире, поэтому огромные бренды вроде Louis Vuitton и Dolce & Gabbana поддерживают ремесло в своих странах.

ТМ: Кстати о дотациях. Мы будем участниками открытой панели на Экономическом форуме в Санкт-Петербурге. Сможем задавать вопросы. Что следует спросить государство о дотациях, как вы считаете?

ВШ: За все то время, что я погружена в тему народных промыслов, я поняла: проблема не в дотациях, они есть. Трудность в том, что многим предприятиям очень тяжело идти в ногу со временем, поэтому порой они получают дотации, закрывают свои долги и остаются на месте. Делать с ними коллаборации достаточно сложно.

ТМ: Да, на этапах подготовки этого номера мы и сами заметили, что некоторым производствам нелегко мыслить современными категориями, им это просто неинтересно.

ВШ: Потому что художникам часто сложно шагнуть дальше неких сложившихся представлений об их ремесле. Если ты чуть отступаешь от традиций, они говорят: «Нет, вы наши традиции разрушаете, так делать нельзя». Противоположный пример — Жостово, которые пригласили к сотрудничеству молодых художников. Мне подарили поднос с арбузом, совершенно прекрасный и трогательный.

Сейчас очень старается «Яндекс.Маркет», они даже создали специальную платформу под народные промыслы, там тоже устраиваются коллаборации. Найти такую грань, чтобы не испортить оригинал, но при этом сделать симпатично, модно и современно, очень сложно.

ТМ: Мне кажется, как мы бы ни относились к народным промыслам, сейчас правильное время, чтобы вернуться к размышлениям о традициях. Это то, что должно прививаться с детства.

ВШ: Абсолютно. Например, у нас в школах со второго класса учат английский и китайский, но совершенно не изучают локальные промыслы. Обычный ребенок, наверное, не сможет отличить Гжель от Жостово, а ведь это основы.

Потом, большинство наших дизайнеров не ищут глубже, чем «гжельский рисунок голубой». А вы возьмите журнал Дягилева «Мир искусства», какая там прекрасная обложка! Вот вам пожалуйста и принты, и образцы — жар-птицы, лебеди.

ТМ: А как вы полюбили промыслы? С чего у вас началось?

ВШ: Я даже не помню, так давно это было. Когда тебе пять лет в университете вбивают любовь к народному декоративному творчеству, ты волей-неволей его полюбишь. Наверное, первой была нижегородская вышивка, а потом я поехала в Городец, где увидела и их вышивку, и роспись. Эти города стали мне территориально ближе, когда я перебралась из Санкт-Петербурга в Москву, и я начала более свободно туда ездить.

ТМ: Вы еще очень красиво все это в образы вплетаете, сочетая с тем же Louis Vuitton...

ВШ: Когда я впервые стала делать кокошники и шить сарафаны, многие смеялись и говорили: «Сумасшедшая по дворцу прыгает». При этом мы приезжаем в Индию, например, надеваем сари и радостно гуляем в нем, фотографируемся. А чем хуже наш русский сарафан? Если он красивый, вышитый, совершенно уникальный — что по форме, что по комфорту.

Сейчас стала популярна такая «псевдосельская» картинка, например платьице в цветочек, но мы поиграли в это два года и больше не хотим. Мы хотим, чтобы все переросло в более красивую историю. Народные мотивы надо филигранно использовать — как Ульяна Сергеенко.

ТМ: Она как раз пример того, как можно идти по выбранному пути, никуда не сворачивая. От этого появляется совершенно другой эффект. Мы и вас выбрали в качестве героини, потому что вы последовательны.

ВШ: Мне много всего присылают посмотреть. Но, во-первых, я всегда за качество, а во-вторых, за адекватную цену, потому что есть, на мой взгляд, overpriced-вещи.

ТМ: Я об этом и говорю: есть, например, платья за 100 тысяч рублей, которые совершенно не выглядят на эту цену. Не будешь же ты ходить и везде рассказывать, что это ручной труд.

ВШ: Абсолютно. Я сама покупаю на «Авито» старинные скатерти и рушники — это настоящие произведения искусства, но стоят дешевле современных аналогов. У меня такая же позиция: если у нас в ассортименте есть рушник за 40 тысяч, мы же должны еще его продать и запаковать соответствующим образом.

ТМ: Где продаются изделия «Холуйской строчевышивальной артели»? Только на производстве?

ВШ: Мы есть в соцсетях, но они пока не особо активны. Мы только-только начали развиваться и разбираться — это длинный и непростой путь. Я была на прошлой неделе у Дымовых в Суздале (Вадим и Евгения Дымовы, предприниматели, открыли предприятие «Дымов Керамика», которое в 2019 году получило статус НХП. — Прим. ред.) Они начинали в 2003 году и, несмотря на то что сразу были активными, бизнес-ориентированными, только недавно им это стало приносить результат. Что уж говорить о тех, кто спасает существующее, — нам еще идти и идти к успеху. (Улыбается.)

ТМ: Вы как-то говорили, что по местам промыслов нужно прокладывать туристические маршруты.

ВШ: Конечно, это абсолютно моя история. Кто-то любит Русь православную посмотреть, кто-то — с детьми на фермах побывать, а кто-то захочет приехать в Жостово расписать поднос — и для всего должна существовать инфраструктура. Я в сентябре возила друзей в Ивановскую область «на картошку», и организовать поездку было сложнее, чем путешествие на Мальдивы.

Надо искать, где остановиться, где поесть, куда пойти. Все держится на инициативе местных жителей. Нет государственной системы, к сожалению, которая объединяла бы. Сказать, что система не хочет, я не могу, просто она сама не понимает, как это все устроить.

ТМ: Про ваши поездки «на картошку» со знаменитостями, кстати, уже ходят легенды. (Виктория улыбается. — Прим. ред.) Расскажите, как такие «путешествия» воспринимают люди, сильно далекие от деревни, от глубинки ?

ВШ: Удивляются, что регионы живут своей, не менее интересной жизнью. Вот мы были в Южском народном театре, который существует 129 лет, и он никогда не закрывался — ни при царе, ни при советской власти, ни в голодные 90-е. Потом, естественно, заезжаем в храмы, у нас всегда есть гиды. Смотрим народные промыслы. С Андреем Малаховым мы делали программу ко Дню России про Ивановскую область и про местных жителей.

Теперь хочу обязательно отвезти всех в Иваново, там много конструктивизма, начиная с отреставрированного вокзала. В городе существует ткацкая фабрика «Красный ткач», где революция началась. Они какую-то часть фабрики реконструировали, но старая часть, невероятной красоты, рабочая. Я умоляла хозяев не разрушать все, потому что воссоздать потом будет невозможно, а ведь это интересный туристический маршрут.

Еще я часто езжу с друзьями в Гусь-Хрустальный. Только представьте — сидит там худенький человек, который работает на заводе 50 лет, и один выдувает огромную вазу весом 43 кг. Это, конечно, невероятное зрелище.

Молодые люди должны чаще бывать в таких местах. У нас раньше была хорошая связка с деревней и русскими просторами, потому что все ездили к бабушке на каникулы, детей своих отправляли. Ты все равно детство проводил где-то на природе, знал, как растут цветы, как выглядит ромашка, как пахнут коровники. Сейчас из-за того, что стало меньше пожилых людей и сельского населения в целом, все потихонечку рассыпается...

ТМ: Виктория, понятно, почему вас интересует восстановление народного промысла в Холуе. Но вы же еще там обычные дома восстанавливаете — бережно, с любовью, стараясь максимально сохранить все как было. Зачем?

ВШ: Да, надо мной муж смеется и недоумевает, зачем это все, когда мне начинают названивать по сто раз в день с вопросами: снег пора чистить, дрова закончились, где взять, машина с строительными материалами по бездорожью проехать не может, что делать. (Смеются.)

Но я понимаю, что эти деревенские дома — почти как музеи, артефакты давно ушедшей жизни. И если сейчас не восстановить, опять все в прах истории превратится. Я дом покупаю и вплоть до ложки и лопатки все оставляю. Подкрашиваю, обтягиваю новыми тканями, ремонтирую, но ничего не выбрасываю. Во-первых, это эргономично, потому что раньше делали удобные вещи.