Айседора Дункан и Сергей Есенин: ссоры и побои вместо романтики
Эта любовь с самого начала была отчаянием
В тот момент, когда нарком просвещения Луначарский пригласил Айседору Дункан в Россию, она уже была известна во всем мире: танцевала в Париже, у нее была своя школа в Германии, ей поклонялись Антуан Бурдель, Огюст Роден, Арнольд Роннебек, она позировала для Эдварда Мейбриджа. После неудачного брака родителей — отец ушел от них, оставив практически без средств к существованию, — она на стремилась к замужеству, но успела родить двоих детей. Они трагически погибли, и эта боль осталась с ней навсегда. Ее спасли только ученицы — ради них она смогла найти силы вставать с кровати и жить дальше.
И вот в 1921 Айседора приезжает в Москву, и не просто на гастроли, а с особой миссией — организовать школу танцев для детей. По плану обучаться там должны были дети из простых семей, и танцовщица видела в этом благое и нужное дело. В день прибытия к ней был приставлен журналист Илья Шнейдер, он помогал ей с организацией школы, а также записывал всё происходящее. Благодаря его заметкам мы можем восстановить многие события того времени, например знакомство с Сергеем Есениным.
«Немного позже мы с Якуловым подошли к Айседоре. Она полулежала на софе. Есенин стоял возле нее на коленях, она гладила его по волосам... Трудно было поверить, что это первая их встреча; казалось, они знают друг друга давным-давно, так непосредственно вели они себя в тот вечер.
Есенин, стоя на коленях и обращаясь к нам, объяснял: "Мне сказали: Дункан в "Эрмитаже". Я полетел туда..."
Айседора вновь погрузила руку в "золото его волос". Так они "проговорили" весь вечер на разных языках буквально (Есенин не владел ни одним из иностранных языков, Дункан не говорила по-русски), но, кажется, вполне понимая друг друга».
Под утро они уехали вместе и, кажется, уже не расставались. За ними всегда следовали друзья Сергея, и дом Айседоры на Пречистенке превратился в гнездо поэтов. Она же так восхищалась Есениным и его талантом, что с радостью принимала всех его гостей, даже когда они вламывались посреди ночи и требовали банкета. Дункан будила французскую помощницу, и той приходилось жарить проклятые блины. Можно только представить, как француженка ненавидела их в тот момент.
«У нее, — считает видный бельгийский писатель Франц Элленс, - не было никаких иллюзий, она знала, что время тревожного счастья будет недолгим, что ей предстоит пережить драматические потрясения, что рано или поздно маленький дикарь, которого она хотела воспитать, снова станет самим собой и сбросит с себя, быть может, жестоко и грубо тот род любовной опеки, которой ей так хотелось его окружить. Айседора страстно любила юношу-поэта, и я понял, что эта любовь с самого начала была отчаянием».
Их отношения никогда не были спокойными, Есенин уходил в загулы, не предупреждая, мог пропасть на несколько дней и потом появиться как ни в чем ни бывало. Она ждала и даже как-то подарила ему золотые часы со своим портретом, чтобы он чаще смотрел на них и вспоминал о ней. Трюк не сработал, хотя Есенин любил доставать красивые часы и хвастаться ими, и друзья частенько над ним издевались. В конце концов часы эти он разбил, бросив об стену в пьяном угаре во время одной из ссор.
Ссор было много — страшных, некрасивых, со слезами и рукоприкладством. После них Есенин уходил из дома, хлопая дверью, а дальше, по воспоминаниям свидетелей, события всегда развивались одинаково.
Через пару часов к Есенину прибывал швейцар с письмом. Есенин писал ответ и отправлял швейцара. Вслед за письмом являлся Илья Шнайдер. Ну а к вечеру — сама Айседора приходила просить прощения (за что?), она опускалась на пол возле своего поэта, называла его ангелом и признавалась в любви. Он отталкивал ее грубо и еще грубее отвечал — хлестал отборной бранью. Но она то ли не понимала, то ли не обижалась и становилась еще нежнее. В итоге они уходили вместе в свое странное счастье.
Она была его матерью — всепрощающей, всепонимающей, любящей, а он — капризным ребенком, который как будто постоянно прощупывал границы, пытаясь понять, до какого момента его будут терпеть и любить. Но его терпели и любили всегда.
Семья Дункан-Есениных
В феврале Айседору пригласили в Петроград, она, конечно, позвала с собой Есенина, и он с радостью принял приглашение. Пока Дункан была занята делами, поэт исследовал винные погреба гостиницы «Англетер», где они остановились тогда впервые и где через несколько лет он повесится. Погреба были известны тем, что торговали лучшими довоенными марочными винами в неисчислимых полулитровых, литровых и даже двухлитровых бутылках. Есенин не мог пройти мимо такой дегустационной возможности, так что Айседора, возвращаясь с концертов, заставала его перед батареей пустых винных бутылок. Часто его приходилось силком тащить в комнату с помощью коридорных, которые заставали поэта, разгуливающего совершенно голым или буйствующего в холле гостиницы.
Тем не менее они вернулись в Москву вместе, и, когда Айседору позвали в США, она решила взять Есенина с собой. Это значило, что им надо было пожениться.
«Чувство Есенина к Айседоре, — пишет И. Шнейдер в книге "Встречи с Есениным", — которое вначале было ещё каким-то неясным и тревожным отсветом её сильной любви, теперь, пожалуй, пылало с такой же яркостью и силой, как и любовь к нему Айседоры. Оба они решили закрепить свой брак по советским законам, тем более что им предстояла поездка в Америку, а Айседора хорошо знала повадки тамошней "полиции нравов"...»
Расписались они в самом обычном загсе, когда их спросили, какую фамилию они выбирают, оба пожелали носить двойную — Дункан-Есенин. Так и записали в брачном свидетельстве и в их паспортах. Они вышли оттуда счастливые. «Я теперь Дункан!» — «А я Есенина!» Шнейдер рассказал, что немного омрачало счастье разница в возрасте: Айседоре было 44 года, а Есенину — всего 26, и она попросила его поправить в документах дату ее рождения. Сказала, что ей самой всё равно, но она переживает, что Сергей будет стесняться.
«Ты слишком подолгу думаешь об этих... детях!»
Вскоре они отправились в Европу. Первым пунктом назначения был Берлин. У Айседоры было две основные цели: собрать деньги для школы и показать Есенину мир, ну и заодно миру Есенина. Она сводила его с нужными людьми, оплачивала переводы и издания его сборников, даже наняла ему двух секретарей — бедных поэтов, чтобы он не скучал. И всё так же терпела его пьяные выходки. Как-то он сбежал и поселился в каком-то пансионате, она искала его несколько дней и наконец нашла, играющим в шашки с одним их тех самых секретарей.
Как-то в Берлине он пришел в гостиничный номер и, найдя свою жену рыдающей над альбомом, в котором были портреты ее погибших детей, он безжалостно выхватил его у нее и, швырнув в огонь, заорал в пьяной злобе, держа ее сзади и не давая спасти драгоценную память: «Ты слишком подолгу думаешь об этих... детях!»
Они меняли одну гостиницу за другой, в итоге уехали в Штаты. Но там всё пошло не по плану, так что пришлось опять возвращаться в Европу. И тут у поэта совершенно сорвало крышу. Он пил уже практически не отрываясь от бутылки и как-то ночью вбежал в свою спальню в отеле «Крийон» и начал крушить всё подряд. Чтобы усмирить его, пришлось вызвать полицию, и поэт был доставлен в ближайший участок.
Разумеется, пресса использовала этот инцидент, чтобы раздуть скандал, особенно американская. Как же, такой повод — советский поэт буянит! Айседора лишь защищала его:
«Я знаю, что в обычаях американской журналистики делать посмешище из чужих бед и несчастий, но поистине молодой поэт, который до восемнадцати лет знал только ужасы сражений, революции и голода, заслуживает скорее слез, нежели насмешек».
Но он опять учинил громкий скандал и опять попал в полицию. После этого случая Айседора начала готовить их отъезд в Россию, Есенину явно на Западе было еще хуже, чем на родине.
«Единственная вина Изадоры — она слишком хорошо к тебе относилась!»
Пятого августа 23-го года Айседора Дункан и Сергей Есенин прибыли в Москву. Они были в отъезде около пятнадцати месяцев, и, кажется, оба чувствовали: это конец. Айседора писала, что в тот момент ощутила, что вернула Есенина домой и как будто теперь ее миссия окончена — их больше ничего не связывает. Он же сошел на перрон абсолютно пьяный, но не от воздуха родины, а от того, что начал отмечать возвращение с момента пересечения границы. От радости поэт перебил окна в вагоне. Когда они приехали на Пречистенку со всем багажом, он тут же ушел, не сказав ни слова, и не появлялся три дня.
Дункан решила, что на этот раз не будет сидеть и ждать его и уедет на юг. В последний момент она все же позвала Есенина с собой, он ответил что-то неопредленное, а простились они вполне дружески и даже полюбовно. Из Крыма она телеграфировала своему блудному поэту-мужу, прося его присоединиться к ней в Ялте. Ответ не заставил себя долго ждать. Он гласил:
«Москва, 9 октября 1923 года. Не шлите больше телеграмм Есенину, он со мной и не приедет, вы должны понять, что он не вернется к вам. Галина Бениславская».
Журналистка Галина Бениславская была одной из самых верных подруг Есенина и, конечно, его любовницей, как раз от нее он ушел к Дункан, а после расставания — побежал к ней залечивать душевные раны. Продлилась эта связь ровно до его следующего брака. Но если для Есенина Галина была скорее другом, чем женщиной, то для нее он был главной любовью всей ее жизни. Она всегда и во всем помогала ему, вела переписку с издателями, а после его смерти год разбирала документы, а через год — застрелилась на его могиле. Не смогла пережить утраты.
Но тогда все еще были живы, а Айседора даже вернулась на некоторое время в Москву на Пречистинку. Вскоре появился и Есенин — совершенно пьяный и, конечно, учинил скандал, после которого Илья Шнайдер написал ему очень резкое письмо:
«...Не считаешь ли ты, что это дурной вкус — орать в комнате Изадоры при всем народе о своей любви с другой женщиной и как еще две забеременели от тебя? Что люди думают о тебе, слыша всё это? Единственная вина Изадоры — она слишком хорошо к тебе относилась. Ты же вел себя как свинья. Сколько раз ты говорил мне, как ты любишь Изадору, но первое, что ты сделал, когда вы вернулись в Москву, — это оскорбил ее, опубликовав любовные стихи, посвященные другой женщине...
Я имел возможность видеть всё, что Изадора для тебя сделала, но я не вижу, что твоя так называемая "любовь" сделала для нее. Я вижу только срам и ложь, которые ты приносишь, и после скандала прошлой ночью я могу только сказать тебе, что не желаю больше тебя видеть...»