Женщины и насилие: Екатерина Попова о масштабах проблемы

Информационное агентство «Znak» приводит слова замдиректора национального центра по предотвращению насилия «Анна» Андрея Синельникова, который рассказывает о статистике звонков на телефон доверия: 75% женщин, обратившихся в полицию, сообщили, что результаты их не удовлетворили (в 2017 году в центр «Анна» позвонили 26 000 человек).

Сама фраза «На труп приедем» на самом деле не шутка, не миф, а реальная цитата. Яну Савчук в ноябре 2016 года в центре города забил ногами ее сожитель Андрей Бочков. До этого Яна обращалась в полицию, после смерти Яны на ее телефоне был обнаружен аудиофайл с диалогом со старшей участковой, опубликованный «Комсомольской правдой»:

— Вы нас больше не вызывайте, мы к вам не приедем.

— Как не приедете, а если он меня убьет?

— Да вы не волнуйтесь, убьет, мы труп приедем опишем!

По словам руководителя «ИНГО. Кризисный центр для женщин» в Санкт-Петербурге Елены Болюбах, принимается лишь 20% заявлений от женщин, пострадавших от домашнего насилия, а до суда доходят лишь 3%.

С тем, что полицейские не хотят связываться с делами о домашнем насилии, пытались бороться при помощи его декриминализации. Изначально цель изменений была благая: переведя побои в семье из разряда уголовных дел в административные, законодатели хотели исключить ситуацию, когда женщина, помирившись с мужем, заявление забирает (как это можно сделать в случае с уголовной статьей). То есть предполагалось, что полицейские неохотно принимают заявления, потому что долгий и муторный процесс заполнения многочисленных бумажек мог закончиться ничем. Декриминализация должна была стать гарантией, что работа сотрудников правоохранительных органов не отправится в мусорную корзину, если муж на следующий день достаточно убедительно извинится перед избитой женой (или запугает ее еще больше).

Однако, как говорится, рисовали на бумаге, да забыли овраги. По словам адвокатессы Мари Давтян, которая специализируется на делах о домашнем насилии, после декриминализации участковым приходится собирать больше документов, но это никак не сказывается на оценке эффективности их работы: «То есть раньше они раскрыли 116-ю (прим. – "Статья 116 УК РФ. Побои") — у них раскрываемость, преступность, реагирование на заявление о преступлении. У них есть показатели качества работы. А сейчас у них ничего нет: ни показателей, ни премий, потому что это административка. И зачем им мучиться, если это ни на что не влияет?»

Теперь «семейному боксеру» в худшем случае грозит штраф, который ударит по общему бюджету. И вряд ли после потери 5-30 тысяч рублей мужчина вернется домой просветленный и решивший, что бить женщин не только плохо, но и опасно для него самого. Да, в числе наказаний есть и административный арест на 10-15 суток, однако в большинстве случаев суды назначают именно штрафы. Но даже если судебная практика изменится, открытым остается вопрос, кто и что защитит женщину до того, как суд этот арест назначит. Как рассказывает Давтян, некоторые участковые, которые действительно беспокоятся о судьбе женщин, предлагают им выбегать на лестничную площадку, чтобы скандал продолжался уже в общественном месте и агрессора можно было забрать за «хулиганку». Однако очевидно, что это всего лишь припарки на тело скорее мертвой, чем живой нормативно-правовой базы.

В декабре «Ведомости» опубликовали статистику судебного департамента при Верховном суде: если в 2015 году за побои были осуждены почти 16 200 человек, то только за первое полугодие 2017 года (пять месяцев после декриминализации насилия) их было уже 51 700. Удивительно, но даже рост числа доказанных преступлений в три раза был трактован как успех реформы: мол, россиянки, избавленные от страха, что кормилец сядет в тюрьму, толпой побежали писать заявления. Между тем в данном случае «бритва Оккама» работает как нельзя лучше, и самое простое объяснение будет самым верным: мужчины поняли, что бить женщин можно - и это даже не очень дорого. Не удивлюсь, если они уже ждут открытия продаж абонементов вместо оплаты разовых тренировок с живой боксерской грушей.

Декриминализация насилия ухудшила и без того плохую ситуацию. Сейчас уголовное наказание для домашних насильников все еще предусмотрено – за повторное избиение (то есть сначала в суде необходимо доказать первое), однако характер обвинения как был, так и остался частным – то есть избитая женщина должна сама собирать доказательства, нанимать адвоката и судиться. Очевидно, что это совершенно нереалистичная модель: обычно побои начинаются, когда понятно, что жертва зависима (например, во время декрета), и нередко сам абьюзер доводит женщину до этой ситуации: ссорит с друзьями, уговаривает уйти с работы или продать собственную квартиру, чтобы купить общую. Судиться сложно, даже будучи хорошо зарабатывающим человеком с кучей свободного времени. А вот судиться с сотрясением мозга, не имея собственного жилья и будучи практически без денег, невозможно вообще.

В этом году Госдума собирается вернуться к рассмотрению законопроекта «О профилактике семейно-бытового насилия», который был внесен в 2016 году и содержит много отличных идей: введение охранных ордеров, перевод домашнего насилия в категорию публичных и частно-публичных дел. Какая судьба ждет проект – неизвестно. Сейчас же при отсутствии охранных ордеров, запрещающих насильнику приближаться к жертве и ее близким, складывается парадоксальная ситуация: пока избитая женщина ищет, где ей с ребенком переночевать, ее муж продолжает дома пить пиво перед телевизором. Женщина не просто остается беззащитной, она очень часто не имеет возможности спрятаться: на съем квартиры нужны деньги, а убежищ в России хватает хорошо если на один процент пострадавших.

Всегда, когда всплывает история женщины, избиваемой мужем годами, на арену выходят люди в кипенно-белых пальто, которые объясняют, как следует действовать в ситуации плохой, негодной правовой системы и бездействующих правоохранителей. Надо, говорят они, просто при первой же попытке мужчины ударить брать чугунную сковородку и бить его по голове, тогда он сразу поймет, что быть главой семьи – это обеспечивать всех домочадцев, а не лупить их.

Практика очень сильно расходится с предложениями сказителей. Женщина, воспользовавшись чугунной сковородкой, сохранит свою жизнь, однако продолжит ее в тюрьме. Например, адвокатесса Елена Соловьева несколько дней назад написала на своей странице в Facebook (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации), что сейчас для ее подзащитной Галины Каторовой прокуратура требует семь лет лишения свободы за то, что Галина убила мужа, который ее душил, а до этого регулярно избивал. В речи гособвинителя, пишет Елена, упоминаются возможность покинуть помещение и привлечь помощь, не прибегая к криминальным способам.

Удивительно, как перекликаются истории Галины Каторовой и Татьяны Страховой, ведь Исхаков тоже сначала Татьяну душил и лишь потом перерезал горло. То есть подвернись тогда Татьяне сковородка и проломи она ей Исхакову голову, то сейчас бы она сидела на скамье подсудимых за то, что оборонялась, а не «покидала помещение». Это, конечно, лучше, чем умереть, но все же уж очень напоминает серию «Южного парка» про выборы между гигантской клизмой и сэндвичем с дерьмом.

Вишенкой на торте с коржами из законов, кремом из судебной практики и посыпкой из действий полиции – общественное мнение, неизменно переносящее фокус внимания на жертву. Когда Дмитрий Грачев отрубил бывшей жене руки, выясняли, а действительно ли у него были поводы для ревности. После убийства Татьяны Страховой начали разбираться, а нет ли в этом ее вины, и, конечно, вину быстро обнаружили. Например, Дни.Ру – один из крупнейших российских новостных порталов – написали, что «Страхова оказалась не столь невинной, как могло показаться на первый взгляд», потому что «фотографировалась с фаллоимитатором в одной руке и бутылкой вина в другой» и «могла провоцировать сожителя своими фотографиями». Про комментарии людей в соцсетях и говорить не приходится: тут есть все варианты, начиная от «довела» и заканчивая «могла бы догадаться, что психопат».

И это мы говорим о действительно резонансных делах, где чудовищность содеянного мужчинами вполне может составить конкуренцию слэшеру «Хостел». Когда же речь идет о рядовых случаях (тех самых 16 миллионах женщин, которые пострадали в 2016 году), то сочувствия не приходится ждать вообще. Пока женщину не убили с максимальной жестокостью, ей скорее посоветуют подумать, что она делает неправильно, что так довела мужчину, чем посочувствуют. Поговорки «Стерпится – слюбится», «Бей бабу смолоду, будет баба золотом» и «Бьет — значит любит» до сих пор считаются нормальными советами по тому, как следует строить семейную жизнь.

К сожалению, в настоящий момент нормативно-правовая система выстроена таким образом, что женщина оказывается практически незащищенной от домашнего насилия, а общественное мнение все еще продолжает искать поводы обвинить жертву, а не агрессора. Пока что радует только одно: некоторые дела не только приобретают резонанс, но и рассматриваются не как частный случай, а как симптом глобальной проблемы. Возможно, это приведет к изменению ситуации. И очень важно для этого не молчать, когда такое происходит. Подписывать петиции. Одергивать тех, кто забывает, что любые фотографии – это не повод для убийства. Не подавать руки тем, кто бьет женщин, какими бы обаятельными и милыми собеседниками они не были. Жертвовать деньги убежищам для женщин, пострадавшим от насилия. Не смеяться над анекдотами про то, как муж бьет жену.

И тогда, может быть, когда мою правнучку попросят прокомментировать «положение молодых девушек на примере трагедии», как меня попросило на днях местное радио, то она начнет со слов: «Это беспрецедентный случай, с которым наше общество не сталкивалось уже много лет...»