Право на усталость: почему материнство — всё еще тяжелый труд

Объяснение очень простое: по нынешним меркам наши «бабки» не справлялись. Сейчас любую из них не просто бы лишили родительских прав, а упекли бы в тюрьму за то, что сто лет назад было нормой.

Все, думаю, уже сталкивались с пасторальным текстом о том, что сто лет назад должна была уметь десятилетняя крестьянка в дореволюционной России. В списке несколько десятков пунктов: топить печь, носить воду из колодца, сбивать масло, прясть, ткать и вышивать, доить корову, возить на коне копны на сенокосе и так далее, и так далее. Вот только никто не рассказывает, какой ценой ребенок оказывался к десяти годам настолько самостоятельным. В книге «Жизнь Ивана» — очерках о жизни крестьян, увидевших свет в 1914 году, а написанных еще раньше, Ольга Семенова-Тян-Шанская рассказывает, как воспитывали детей. Самым правильным ответом по нынешним меркам будет — никак. Детей фактически оставляли предоставленными самим себе — большинство не доживали до пяти лет.

«У бедных ребенок уже с первого дня совсем предоставляется матери и ее уходу. Попадает в грязную люльку, где подстилкой ему служит материнская старая грязная понева. Более опрятные матери подкладывают в люльку соломку, которую меняют через день или два. Это, однако, бывает реже: "Хорошо, и на поневе полежит, не лучше других. Небось другие не подохли — выросли".

«Ребенок по часу и больше ползал в грязи, запачканный, мокрый, кричал, плакал. Чтобы он замолчал, ему иногда давалась в руки печеная картошка, сырое яблоко, огурец и т. п. Иногда он пытался переползти высокий порог избы, падал, ушибался, ссаживал все лицо и т.п. Свою печеную картошку или огурец он, разумеется, вываливал в грязи и навозе и уже в таком виде ел их, иногда пополам с тем, что текло у него из носу и т.д.».

«Как нянчила Ивана сестра до году (девяти- или десятилетняя девочка): таскала иногда с трудом на руках, причем часто роняла его: "Ах, батюшки, да как же я это упустила". Иван катился иногда головой вниз под какую-нибудь горку. За крик получал легкие шлепки свободной рукой своей няньки либо по лицу, либо по голове: "Молчи, сукин сын". Иногда сестренка бросала его на землю "где помягче", а сама бежала к толпе подруг — "поиграть", половить раков в речке и т.п.»

«Сами старшие сестры очень любят свалить свою обязанность на младшего брата, чтобы убежать к подругам. Почти на моих глазах старшая сестра, девочка лет двенадцати, убежала к подругам и в избе в люльке бросила свою больную поносом десятимесячную сестренку на попечение двух мальчишек, пяти и шести лет. Ребятишки так раскачали люльку, что ребенок вылетел из нее, ударился головою о камень в земляном полу избы и тотчас же умер».

Во времена СССР, когда жили наши бабки, всё поменялось кардинально. Детей рожали меньше, но число их в семьях осталось примерно то же: падение рождаемости компенсировалось снижением детской смертности. Грязные понёвы вместо пелёнки и соски из картошки, извалянные в навозе, остались в прошлом. Тем не менее, как показывает статистика, «вторая смена» — домашний труд — продолжила отнимать у женщины столько же времени, если не больше.

Дело в том, что разница между требованиями, предъявляемыми к бабкам и внучкам, всё растёт. Несмотря на кардинальное изменение быта — мультиварки, стиралки, автомобили — современной матери приходится вкладывать времени и денег в воспитание одного ребенка больше, чем ее предшественнице 30 лет назад. Это касается буквально каждой стороны жизни детей — я выбрала для колонки основные, а
мои френдессы поделились своими историями.

Любой рассказ о «советском» детстве неизменно будет начинаться с ностальгических рассуждений о том, какими самостоятельными мы были — не то, что нынешнее поколение подростков. Временами это даже начинает напоминать карамельную зарисовку про десятилетнюю крестьянку — вот только и изнанка у неё такая же.

Большинство моих ровесников в детстве были предоставлены сами себе. Я отлично помню, как включала по всей квартире свет, телевизор и радио — чтобы не было страшно одной ночью. Я до сих пор не перестаю удивляться, что жива: совершенно нормальным было кататься с друзьями на старом, на ладан дышащим катамаране по местному водохранилищу, а плавать я не умею до сих пор. Игра в лова на строительном фундаменте была одной из любимых. Болтаться в роще весь день — обычное времяпровождение.

Сейчас в соседнем дворе рядом с детской площадкой «дежурят» бабушки: увидев второй раз ребенка без родителей, они пишут заявление в полицию. Моя подруга (мать-одиночка) боится, что кто-то сообщит в опеку, что она иногда оставляет детей одних дома, когда не удается найти няню или знакомых, готовых посидеть с ними, если ей срочно и неожиданно надо уехать. Если её дочь с друзьями попытаются взять на прокат в катамаран, то они скорее попадут в участок, чем на пляж, а потом их родителям придется долго объясняться с разными инстанциями.

То, что раньше было нормальным, сейчас считается недопустимым. Я не хочу оценивать, к добру это или нет, но констатирую: сейчас требуют практически тотального сопровождения детей взрослыми, и это значит, что родители либо сами должны постоянно быть рядом, либо зарабатывать на услуги сопровождающих (и если вдруг эти сопровождающие окажутся недостаточно компетентными, и ребенок пострадает, вина будет возложена именно на родителей).

«Когда меня в пятом-шестом классе еще водили в школу мама и бабушка, я была объектом насмешек и тычков, потому что из всей параллели больше не водили ни-ко-го. В 2014 году мама моей ученицы была вынуждена уволиться с работы, потому что в школе пригрозили карами, проблемами и опекой за то, что восьмиклассница ходит в школу и из школы одна».

«Ну, так законы изменились. Оставление детей одних до 12 лет — статья. Прогулки без сопровождения взрослых до 12 — статья. И кейсы такие были. Мне лично тоже угрожали этим в школе».

«В мои 7 родился младший брат, с его 3-4 месяцев гуляла одна с ним. С его полугода родители бегали в кино, я с братом — дома вдвоем. Одна ездила через полгорода в поликлинику за рецептом ему на молоко. Дочь начала ездить 4 остановки из школы в первом классе через два месяца учебы — только ленивый меня не проклял».

«Раз была ситуация: я пошла в магазин, ребенок осталась на площадке, я прихожу, а люди уже собираются вызывать полицию».

«В детсадах и школах магнитные пропуска у родителей, я не могу подвести ребенка к воротам детсада даже в подготовительной группе и пойти дальше, я обязана зайти, отметиться и показаться воспитательнице. Учеников начальной школы одних из школы не выпускают — их должен встречать взрослый, на которого оформлен магнитный пропуск».

«Оба моих ребенка пошли в сад в год и восемь. Не сосчитать, сколько народу жалостливо охало: "Ой, такого маленького в садик, и не жалко?" От совершенно посторонних случайных знакомых до врачей в поликлинике. Я 33 года назад пошла в ясли в полтора, и это был крайний срок, когда маме нужно было выйти на работу, дольше полутора лет сидеть с детьми было нельзя».

Первый раз в школу я пошла одна: мне назвали букву класса, имя учительницы, идти нужно было недалеко — задачу сочли вполне посильной для семилетней девочки. Таких детей, которые пришли на линейку первого сентября самостоятельно, было не очень много, но и не так мало, чтобы этому удивлялись. В нашем классе была лишь одна ученица, которую потом родители встречали каждый день — и, разумеется, это было поводом для насмешек и издевательств.

Мои достижения к первому классу ограничивались умением читать по слогам: иногда во время уроков я сбивалась на: «Эм, а — ма; кэ, о — ко». Половина класса не читала вообще никак, почти никто не умел считать. Это было нормальным: научить всему этому должны были учителя, а не родители. Никто никогда не делал со мной уроки — исключением стал только английский язык. Это была «средняя температура по больнице» — школьная программа позволяла большинству детей справляться с учёбой самим.

Сейчас от подруг с детьми я слышу, что для поступления в первый класс нужно сдать экзамены — для этого ребенку нужно уметь читать, считать и писать, а в «престижных» школах неплохо ещё и говорить на иностранном языке. Перед школой следует ходить на подкурсы, чтобы записаться на них, нужно сдать тест. Мне кажется, еще лет пять — и для поступления на эти подкурсы тоже введут экзамены, для прохождения которых надо будет хотя бы полгода позаниматься в подготовительной группе. Самое странное — курсы, тесты и экзамены никак не влияют на поступление в обычные школы, это, как правило, инициатива администрации, но напуганные родители на всякий случай к ним готовятся и исправно сдают — ведь иначе будут думать, что они не занимаются своими детьми.

Поменялась и сама школьная программа: как-то я имела неосторожность предложить себя в качестве репетитора по русскому языку сыну подруги, который учился во втором классе. Что там может быть сложного, думала я, корни, суффиксы, приставки, разбор предложений — посмотрю и сразу вспомню. Кончилось всё на этапе листания учебника — я просто не поняла половину заданий. Современная программа словно специально рассчитана на активное включение родителей в процесс: не проходит дня, чтобы у меня в ленте не появился пост с фотографией страницы с заданием и стоном матери: «Объясните мне, вот о чем тут вообще речь?!»

«Раньше можно было сказать: "Мать, я хочу быть зубным техником!" — и поступить туда, особо с матери ничего не требуя. Сейчас я учусь в школе даже больше, чем мои дети. И пытаюсь понять, что и как дальше сделать, чтобы довести их до высшего образования. Без помощи родителей справляются единицы. А самая жесть — электронный дневник. Ты видишь оценки ребенка в режиме онлайн. Если бы мои родители мой дневник видели, они б с ума сошли».

«В Москве образовательные комплексы из нескольких школ, и чтобы попасть в школу рядом с домом, а не в получасе ходьбы или на вообще на соседней станции метро, надо постараться. Подать заявление вовремя, чтоб попасть в основной список. Приоритет у тех, кто прописан рядом со школой, кто ходил в детсад в этом же комплексе и водил ребенка на платные подготовительные занятия в школу. Занятия — четыре тысячи в месяц два раза в неделю по полчаса. Плюс ребенка забрать из сада, привести, раздеть, дождаться, одеть, отвести обратно в сад или уже домой».

«Омерзительная, просто омерзительная программа по русскому. Во втором классе некоторые задания по математике (не математическая спецшкола, английская языковая) я решала при помощи подкованных френдов в соцсетях. Вот как, как? По математике со второго же класса шли уравнения с одним неизвестным, которые в школе никто не мог ребенку объяснить. При слове "уравнения" классная покрылась нежным свекольным румянцем и сказала: "А никаких уравнений нет, вы что!" Когда я спросила: "А пример вида "х — 11 = 20" не является уравнением?" — она твердо ответила: "Нет, потому что уравнения Минобром во втором классе запрещены". О-о-о».

«Домашки! По окружающему — растак его — миру! В первом классе! Ни в какой не гимназии, а в самой обыкновенной муниципальной школе Московской области. Два раза в неделю я вынуждена всё бросить и гуглить различия между хвойными деревьями средней полосы, лиственными кустарниками, суккулентами... Потом найти нужные слова, чтобы перевести ребёнку с ботанического языка на человеческий».

Помимо усложнения существовавших ранее задач перед современными родителями стоят такие, которых раньше попросту не существовало. И в первую очередь это — разговоры о сексе. В советские времена было гораздо проще: все понимали, что что-то ребенок узнает «на улице», но это наверняка будут странные, противоречивые и далекие от реальности выдумки других детей, которые что-то услышали, не всё поняли, а потом еще и изложили, руководствуясь собственными фантазиями. Например, первый раз про секс я услышала от дворовых подруг своего же возраста: «Это называется "е" — когда голый мужчина ложится на голую женщину». К рассказу прилагался схематичный рисунок из палочек, в котором без дополнительных объяснений человек даже с самым с богатым (и больным) воображением не увидел бы двух голых людей, лежащих друг на друге.

Нынешняя реальность родителей совершенно иная: в 11 лет ребенок увидит порнографию (и хорошо, если в 11, а не в шесть). Помешать этому невозможно: даже полный контроль за доступом в сеть ребенка ничего не даст — ведь есть друзья и одноклассники. Теперь надо не просто рассказать про секс честно, без всяких пестиков и тычинок, но еще и объяснить, что такое порнофильмы, почему они не имеют отношения к реальной жизни, и смотреть их не стоит (последнее, как показывает практика, невозможно объяснить даже некоторым взрослым). Готовых решений нет — есть только противоречивые советы психологов: одни советуют отрицать всё как можно дольше, другие — начинать подобные разговоры, как только ребенок проявляет к теме интерес.

Для сравнения: в книге «Половое воспитание» 1979 года приводится сказка Сухомлинского для младших школьников, которые начинают задавать вопросы. В ней фигурирует Маковое Поле, Маковый Куст, Солнышко и Аист с серебряными крыльями и изумрудными глазами. Л. Н. Гудкович в журнале «Семья и школа» предлагает такое объяснение: «В животе у мамы есть железки, которые вырабатывают крохотные яички, и если такое яичко встретится с семенами папы, то оно начинает расти — пока не вырастет. На возможный вопрос "А откуда в мамином животике берется папино семя?" ответить можно спокойно, что оно попадает к маме тогда, когда родители спят ночью вместе и очень любят друг друга» .

«Секспросвета просто не было. Вообще. Родители на "эти" темы с детьми не разговаривали, по крайней мере, родители рядовые. Если о чём-то и говорили, то в духе "не принеси в подоле" и "одно на уме". Девочек-подростков нередко начинали жёстко и унизительно контролировать, при этом совершенно не обучая технике безопасности. Матери и бабушки и сами ею не владели».

Восемь из десяти моих сверстников, с которыми мы обсуждали вопрос наказаний, говорят, что их били в детстве. В основном за пустяки: в очередной раз убежал без спроса гулять; не сел за уроки после десятого напоминания; стащил мелочь из кошелька; без спросу съел конфеты, отложенные для праздничного стола; задержался, напугав родителей. Конечно, можно было обойтись без этого. Но с ремнём добиться от ребенка требуемого поведения было гораздо проще — и гораздо, гораздо быстрее.

«Закон о шлепках» не прошёл, но сейчас наконец начали говорить о том, что бить детей нельзя. Вот только ремень всегда был очень короткой дорогой к нужному результату. Для того чтобы договориться с ребенком, убедить его, что нужно поступать так, а не иначе, требуется в десятки раз больше времени. Нужны знания — современные матери читают книги про психологии десятками. Нужны деньги — если всё же без помощи специалиста решить вопрос не удается. И нужно бесконечное терпение, чтобы не пойти по легкому пути, когда все вокруг говорят, что «надо просто всыпать, как следует» и «меня били — и ничего, человеком вырос».

«Раньше политесов особых с детьми не разводили. Не слушается — изволь получить по заднице и больше так не делай. Сейчас же физические наказания уже не комильфо. Но родительские шаблоны лезут на автомате. И получается, надо родительский шаблон отследить, перехватить, найти новый действующий гуманный. Плюс гуманные шаблоны требуют больших усилий со стороны родителя — и включенность, и контейнирование, и объяснения».

«Умеренные физические наказания обществом даже одобрялись. То есть если ребёнок кричал, рыдал, чего-то требовал, что-то сломал или не справился с поручением, его родителя никто не осуждал ни за шлепки, ни за обвиняющие вопли. Отцы, берущие ремень совершенно не фигурально, считались неприятным, но логичным явлением».

«Сделать внушение чужому ребёнку или даже ударить его было нормой. Наш сосед по подъезду щедро раздавал тычки всем, кто смел крутиться возле его автомобиля, а окрестные бабки клюкой отгоняли детей от цветников и лавочек — неча тут. Большинство родителей и ухом не вело, если узнавало, что ребёнка "оборал" или ударил учитель/воспитатель. Раз наказали, значит, было за что».

Раньше было просто: садиться за стол нужно трижды в день — завтракать, обедать и ужинать; «раз в сутки суп должен быть в желудке»; фрукты и овощи присутствовать в рационе должны как можно чаще, а конфеты и торты — только по праздникам. Если вдруг на фрукты не хватало денег — это принимали как данность и ели то, что удалось достать. Нельзя сказать, что это было однозначно хорошо, — в результате выросло поколение людей, которые не умеют есть, когда голодны, и останавливаться, пока на тарелке еще что-то лежит. Но это было по крайне мере ясно и определенно.

Нынешний пищевой невроз («Сахар — смерть! Фрукты — сахар! Глютен — зло! В говядине — антибиотики! В курице — ГМО!») коснулся и матерей. Питание детей перестало быть организационным моментом, превратившись в грандиозную информационную работу: чтение этикеток, заучивание всех видов опасных и безопасных Е, изучение нутрициологии и психологии и постоянную тревожность: ест ли ребенок достаточно? Или, наоборот, слишком много? Нехватка средств не избавляет от ответственности: отовсюду транслируется мысль, что правильное питание — это недорого: просто делайте пюре из сезонных фруктов и не вздумайте покупать готовое, там крахмал!

«Детей наказывали за то, что они плохо ели. Детей кормили принудительно. В детских садах, лагерях и школьных столовых устраивали бессмысленные и жестокие разборки с упрёками в недоедании порции, отдавании продуктов свиньям и т. д. Я хорошо помню, как мне не раз силой разжимали челюсти, чтобы впихнуть в меня какую-нибудь тушёную капусту, которую я просто никак, до тошноты. Эхо войны и голода, конечно. Но мне крайне интересна связь между этим насилием и бурным цветом расстройств пищевого поведения сейчас».

«Я помню адскую манную кашу с вареньем из лепестков роз (я без понятия, откуда эта ерунда взялась в Якутске в конце семидесятых). Причем против манки я ничего не имею, но вот это вот! Помню, что тошнить начало в саду, но терпела до дома. В общем, устроила семье веселый вечер».

«Покупаешь готовое детское питание, а не мелешь крупы/овощи/мясо часами в мясорубке — плохая мать, которая кормит ребёнка химией и не заботится о его здоровье».

Красота стала мерилом успешности во всем, и материнство не стало исключением. Своим внешним видом мать должна радовать мужа, подавать пример дочери и давать повод для гордости сыну. Недавно на местном «мамском» форуме я с удивлением прочитала, что лучшая мать — это та, которая быстро похудела. На мое осторожное замечание, что, наверное, о «качестве материнства» судить лучше по самочувствию ребенка, а не по внешности женщины, мне объяснили, что ребенок толстухи хорошо чувствовать себя не может — ведь ему за неё стыдно (не говоря уже про то, что отец может уйти из семьи, если фигура жены ему не нравится, и долг супруги — не допустить этого).

«У тебя должна быть правильная беременность. Правильная — это не требовать к себе лишнего внимания, цвести и пахнуть, ходить на работу чуть ли не до родов, потому что ты ж не как эти все клуши. После правильной беременности должны быть правильные естественные роды. С мужем, конечно. Орать не надо, я ж опять не эти дуры с форумов овуляшек. Нужно правильно дышать, на родах пофотографироваться, ребеночка сразу на грудь и тут же испытать радость материнства. То есть ты такая вся порхающая, легкая, а роды — нормальное дело. Нечего тут устраивать вокруг этого пляски. После родов вы с правильным ребеночком приезжаете в правильную квартиру, где все намыто-начищено, наморожено еды в холодильнике, кроватку никакую не надо, ребенку нужен телесный контакт, и он будет спать с вами, а жить на тебе в слинге. У тебя не осталось лишних кг, растяжек или там пигментных пятен каких-то. А если остались, то тебе надо за это как бы извиниться. Типа "да у меня диабет, у меня вес сразу не уходит". Через 3 недели после родов вполне можно начать ходить в спортзал, потому что роды — это не повод забить на фигуру».

«Смотрю на мою невестку, на молодых мам — чистая правда. До родов — работай, раздавай указания по телефону из родзала, родила — фотосессия. Приехала домой — фитнес-шмитенс, развивайся сама, развивай ребенка. Занимаешься только ребенком — курица, ходишь на работу — ехидна! И мужа, мужа не упусти! Дом чтоб полная чаша, а не то уйдет, уведут из стойла!»

«От матерей ждут, что они вернут фигуру как можно раньше после родов, не будут "запускать себя", останутся "интересными", а также в разных вариациях будут "уделять время мужу". Ну, то есть требования как ко всем женщинам + материнство 24/7».

«Меня задрали с фигурой. Со дня выписки вся родня, особенно мама: покачай пресс, надень бандаж, почему живот так торчит? Я сесть не могу, все зашито-перешито, но главное — пресс. К слову, вешу 52 при росте 168. Тогда, ну, 55 весила. На первых домашних фото, когда отмечали выписку: встань вон там сзади подальше, чтобы живот так не был виден. Э, люди, ничего, что я три дня назад родила ребёнка, которого вы отмечаете?»

Перед тем как начать писать эту колонку, я решила ознакомиться с советскими книгами о воспитании детей, и с удивлением обнаружила, что их нет. Вернее, есть, но подавляющее большинство предназначено для педагогов, и почти во всех — бодрое начало про то, что цель воспитания — вырастить достойного члена общества и носителя коммунистических идеалов. Исключением стал разве что Сухомлинский, который про идеалы пишет коротко, а потом переключается на то, как помочь ребенку стать счастливым человеком, живущим в гармонии с самим собой.

К воспитанию относились без затей: дети должны быть накормлены, напоены, одеты, выучены. Также родители должны предостеречь их от распространенных опасностей - например, значительная часть «Полового воспитания детей» посвящена тому, как уберечь дочь от внебрачной беременности. Гармония и счастье не рассматривались — или считались по умолчанию прилагающимися к налаженному быту.

Надо ли говорить, что сейчас ситуация поменялась кардинально? Теперь ответственность за счастье ребенка и всю его будущую жизнь возлагается на матерей. Книги по детской психологии издаются десятками, их начинают читать ещё до рождения детей — мои бездетные подруги, как выяснилось, знакомы как минимум с Гиппенрейтер и Петрановской. Среднестатистическая мать прекрасно знает, что такое контейнирование, амплификация и интериоризация, сколько возрастных кризисов предстоит пережить ребенку и какие факторы влияют на начало пубертата.

Несомненно, это очень хорошо для детей. Но для матерей это колоссальная нагрузка.

«Для меня было открытием, что нельзя оставлять ребенка плакать. Я к этому не была готова. Ребенок может плакать весь день! То спать (то не может уснуть), то кушать, то подгузник менять, то болит что, то просто на ручки. А потом ещё зубы, переворачиваться начинает (а обратно никак), болеть/кашлять/тошнить... И так до бесконечности. А "просто на ручки", как меня загрузили специалисты, — это тоже не блажь, а реальная потребность ребенка, не меньшая, чем кушать».

«Мне кажется, что сейчас я со своими детьми намного ближе, чем моя мама со мной, и, в свою очередь, она со своей матерью. Отчасти это общечеловеческая тенденция к гуманизации детей. Сейчас для меня немыслимо расстаться с меньшим на неделю. Потому что человек, потому что у него есть свое мнение и чувства. Ну а обслуживание сюда уже подтягивается, потому как негоже человеку в соплях и печали».

«Я как-то делала небольшое исследование: дала детям в школе вопросы, которые журнал "Пионер" задавал читателям в конце 50-х. Там была описана ситуация, где мальчик не вступился за девочку, которую обижали другие мальчишки, девочка потом назвала его трусом. Детей спрашивали, как нужно было поступить. Так вот одно из существенных отличий, которое просто бросалось глаза, состояло в том, что половина современных детей обратилась бы за помощью к взрослым. Из советских детей этот вариант не предложил никто. Понятно, что опубликованные ответы цензурировались, но как установка это тоже весьма интересно».

С девочкой в социальных сетях может разговаривать педофил, который сидит под фейковым аккаунтом её ровесника. Ребёнка могут втянуть в комьюнити, где только и разговоров, что про самоубийства. Подростка могут избить на митинге — и ещё десятки других «может быть».

Разговоры в родительских чатах про отравленные иголки и секретные языки смешны только на первый взгляд. На самом деле всё это история о том, что мы живем в мире, который стремительно меняется, и каждый год родители сталкиваются с новой опасностью, которую до этого и представить себе было невозможно.

Старые способы — «не говори с незнакомыми людьми», «не гуляй по темноте» — больше не работают. Увидеть, понять, предотвратить угрозу можно, только если с ребенком выстроены доверительные отношения. А это гораздо сложнее и дольше, чем при помощи ремня объяснить, что нельзя задерживаться на улице.

«В моем детстве родители купили в кредит цветной телевизор. После 21 часа смотреть было попросту нечего. Да и днём в целом... ТВ очень помогал маме организовывать нас, детей, по времени: "СНМ" — и пора спать, в воскресенье мама полтора часа свободна, пока мы в гостях у сказки и т. д. Сегодня задача матери — познакомить ребенка со СМИ и информационной техникой, научить фильтровать контент, корректно реагировать на рекламу, новости, фильмы... Научить самоорганизации в условиях информационного хаоса и шума (ложиться спать, когда доступны ещё 20 серий любимого сериала). Мать сама-то к такому не очень готова, а тут ещё ребенка надо этому учить».

Разумеется, выполнить все перечисленные требования невозможно, даже если мать ведет жизнь рантье и занята только воспитанием детей. Нынешнее материнство — это бег в Стране чудес, когда нужно постоянно прилагать усилия, чтобы оставаться на месте, — уворачиваться хотя бы обвинений в том, что ты — плохая мать. Любой, даже самой включенной в материнство женщине легко перечислят десяток пунктов, где она недоработала. Время, освобождаемое мультиварками и роботами-пылесосами, мгновенно поглощается какой-либо «детской» задачей.

Так что если кто-нибудь ещё раз упрекнет вас за усталость, поступите, как делали наши прабабки: возьмите картошку, сделайте из нее соску и заткните этому человеку рот, раз уж он так соскучился по старине.

Фото: Getty Images