Почему жертвы насилия вдруг стали всем о нем рассказывать: мнения психологов

В последние пару лет становится всё очевиднее, что мы живем в эпоху эмпатической революции в мировом масштабе. Впервые в истории люди, пережившие сексуальное, физическое, эмоциональное и другие виды насилия, получили техническую возможность публично объединияться и получать поддержку от других людей, не желающих участвовать в заговоре молчания вокруг насилия. Логично, что в этой новой, более безопасной и поддерживающей среде жертвы насилия массово выходят на публику со своими рассказами. А поскольку травматической опыт, как известно психологам, не имеет срока давности, то иногда эти рассказы затрагивают события, произошедшие десятилетия назад.

Для общества вынос уродливой правды жизни в публичное поле — однозначное благо. Во-первых, это поддерживает жертв насилия в том, чтобы обращаться за помощью в правоохранительные органы, искать профессиональной помощи и человеческой поддержки. Во-вторых, это постепенно формирует культуру нетерпимости к насилию: в новой ситуации насильнику намного труднее решиться делать то, что легко сходило с рук 5, 10, 20 лет назад. В-третьих, это само по себе целительно для людей, которые переживали насилие в прошлом: они чувствуют себя увиденными в своей боли, ощущают, что иметь такой опыт и разделять его с другими людьми, абсолютно нормально и не стыдно.

Что касается последствий огласки для самих жертв насилия — случается по-разному. По моим наблюдениям, большинство людей, решившихся публично поделиться опытом пережитого насилия, получают очень большой объем поддержки и описывают этот опыт как позитивный и важный на пути исцеления травмы. Разумеется, в каждом индивидуальном случае последствия такого шага никогда нельзя предсказать полностью. Что выпадет из ящика Пандоры после того, как он будет открыт, зависит в первую очередь от того, в какой виртуальной и офлайновой среде находится человек и насколько он подготовлен к встрече с обесценивающими и даже агрессивными реакциями окружающих (нередко таких же жертв, застрявших на стадии отрицания своего опыта). Я вполне могу себе представить состояния, при которых я активно рекомендовал бы клиенту отложить обнародование своей истории, но я считал бы аморальным отговаривать от этого поступка человека, который прекрасно понимает возможные негативные последствия и при этом уверен, что такой шаг — в его интересах.

Что касается героев фильма «Покидая Неверленд», их я считаю однозначными Героями с большой буквы. Нужно иметь огромную смелость, чтобы решиться рассказать правду в ситуации, когда против тебя целая армия хейтеров, а сам ты выглядишь в этой истории далеко не идеально и не можешь рассчитывать на однозначную симпатию и сочувствие публики. Но так уж устроена человеческая психика, что мы можем годами и десятилетиями терпеть, прогибаться, молчать и предавать чувство собственного достоинства, но в какой-то момент внутри срабатывает предохранитель — и мы говорим: «Всё, хватит, к черту, я скорее сдохну, чем буду дальше терпеть это». И благодаря именно таким лихим, безумным и отважным моментам наша цивилизация движется вперед.

Страница автора

Почему жертвам часто не верят, и особенно, если эти жертвы — дети? Почему многие дети не могут рассказать о том, что с ними происходит, и рассказывают лишь тогда, когда выросли? Чем обернется для взрослого человека насилие, которое он пережил в детстве? Как понять, что твой ребенок — жертва?

Детям, ставшим жертвами растления, часто не верят, потому что знание о сексуальном насилии, совершенном над ребенком, – само по себе сильный шок и ужасное переживание для нормального человека. И наша психика защищает нас от этого знания, чаще всего отрицанием. И даже самая чуткая и любящая мать, узнав о насилии, в первый момент думает: «Нет, этого не может быть!» – и лишь огромным усилием воли сознательно заставляет себя преодолеть это отрицание. Увы, сил и понимания хватает не всем и не всегда. Именно поэтому люди в соцсетях пишут «Не верю!» под полными боли признаниями, поэтому родители могут не замечать очевидно нездоровые вещи, поэтому иногда ошибаются и специалисты.

Ребенку невероятно сложно рассказать взрослому о том, что с ним делают. У большинства детей нет лексикона, чтобы описать то, что произошло. Все дети, пережившие сексуальный абьюз, испытывают всепоглощающее чувство стыда, вины, страха, ожидают отвержения и того самого отрицания. Они чувствуют, что им могут не поверить. Боятся наказания. И чаще всего все эти переживания слеплены в огромный недифференцированный комок чувств вместе с огромной злостью на абьюзера, на себя, на всех вокруг. Ребенок не в состоянии сам эти чувства разделить, он оказывается ими поглощен и живет с ощущением, что никто не сможет выдержать этого ужаса, ни с кем нельзя им поделиться. При этом ребенок часто не может идентифицировать растление как насилие. У детей – за редким исключением – еще нет развитой системы понятий в этой области. Они не знают, как квалифицировать то, что случилось. Они могут только чувствовать весь спектр стыда, злости и ужаса.

Последствия сексуального насилия в детстве могут быть разными. Часто это та или иная степень диссоциации с телом (вплоть до диссоциативного расстройства идентичности – формирования так называемой множественной личности), расстройства пищевого поведения, суицидальное поведение, самоповреждающие практики, тревожное расстройство, расстройства сексуальных функций, а также весь спектр симптоматики ПТСР (глубина этой травмы сопоставима с травмой военного времени): расстройство сна, кошмары, расстройство нервной, сердечно-сосудистой, пищеварительной и эндокринной систем. Вот что переживают взрослые люди, которым не помогли в детстве спастись от растления.

Понять, что ребенок стал жертвой сексуального насилия, не так уж и просто. Диагностика детей сложна тем, что большинство симптомов у них неспецифические. И чтобы выяснить, что именно кроется за внезапным отказом ребенка от еды, кошмарными сновидениями, необычной молчаливостью или скачками давления, подчас нужна помощь специалиста. Поэтому так важно быть в контакте с ребенком, следить за изменениями его состояния (особенно резкими).

Но все же есть признаки, которые могут указывать на сексуальное использование ребенка (но они проявляются не во всех случаях абьюза, поэтому их отсутствие не является критерием для уверенности): сексуализированное поведение ребенка, разговоры о сексе, настойчивый интерес к сексуальным практикам, интерес к порнографии, проигрывание сексуальных действий на игрушках, навязчивое стремление раздевать кукол, сексуализированные рисунки, в сочетании с вышеперечисленным — рисунки, вызывающие неприятные чувства (в том числе повторяющиеся рисунки паутины, пауков, выделение на рисунках людей пупков). Насторожить должна также необъяснимая боязнь ребенка каких-то людей или мест. И, конечно, тревожный признак — желание, попытки взрослого остаться наедине с вашим ребёнком.

Страница автора

Можно ли верить людям, которые заявляют, что они жертвы насилия? Как узнать, говорят они правду или лгут, если нет доказательств или невозможно их найти, поскольку описываемые ими события случились слишком давно?

Прежде всего нужно разобраться, что такое ложь и что такое правда: ложь и правда — это не какие-то константы, это то, во что человек верит. Если он верит, что он – реинкарнация Будды, то он будет говорить об этом, не показывая никаких признаков человека лгущего. Если у него белая горячка и он видит зеленых чертей, ни его тело, ни его лицо не выдадут неправды, потому что он действительно их видит. Но это не значит, что они на самом деле существуют. Нужно понимать следующее: определить, что человек лжет, можно только тогда, когда он сам знает, что лжет, то есть не верит в то, что говорит, когда это осознанное расхождение слов и мыслей.

Следующий важный момент — память. Дело в том, что человеческая память — это не компьютер: она не записывает всё, что с нами происходит, до мельчайших подробностей и не сохраняет «файлы» в первозданном виде. Некоторые эксперименты (например те, что проводила Элизабет Лофтус) показали, что намеренное создание ложных воспоминаний у части людей вполне возможно. Причем многие испытуемые начинали развивать свои фальшивые воспоминания, дополняя их придуманными деталями.

Еще важный момент, который мог сработать, в частности с героями фильма «Покидая Неверленд», — это прайминг (от англ. глагола to prime – «инструктировать заранее, давать предшествующую установку») , или эффект предшествования. Это, грубо говоря, некие рамки, которые перед нами ставят, прежде чем обозначить задачу. И сказанное начинает влиять на впечатление человека. Например, как в эксперименте, где испытуемым показывают фотографию человека и говорят: «Расскажите нам об этом великом ученом», после чего группа рассказывает о человеке на снимке только хорошее. А если другой группе показать то же фото и сказать: «Это снимок преступника, опишите его характер», испытуемые припишут человеку на фото негативные качества. То же самое вполне могло произойти с героями фильма: в американской культуре обвинения Джексона в педофилии и последующие суды оставили значительный след, который мог исказить воспоминания причастных к этой истории людей.

В целом о том, как отличить правду от лжи: нет никакого уникального признака лжи, заметив который, можно с уверенностью заявить, что человек обманывает. Но нужно помнить, что для человека ложь — всегда стресс, влекущий за собой изменение гормонального фона: это выброс в кровь адреналина, норадреналина, «гормона стресса» кортизола; это переключение мышления с одного полушария на другое. Проявления этого стресса можно увидеть: это пересыхание слизистых и непроизвольное сглатывание, например. Стоит иметь в виду, что человек, у которого берут интервью, уже находится в стрессовом состоянии – просто потому, что у него берут интервью.

Второй момент — несоответствие того, что человек говорит, и того, что показывает его тело. Например, как в обсуждаемом документальном фильме: герой вспоминает, сколько спален было в доме, в котором он жил в детстве, и при этом подергивает плечом. Это неполный жест сомнения: когда мы хотим сказать «Не знаю», мы пожимаем плечами, и этот момент выдает неуверенность героя. При этом неважно, что он сказал вслух, — тело однозначно выдает реакцию «Я сомневаюсь». Если задаться целью и разбирать историю детально, можно сделать определенные выводы. Но не факт, что они будут верными, потому что мы никогда не узнаем: то, что мы видим, — это искреннее интервью или тщательная работа режиссера и сценариста?

Страница автора