«Когда ты уснешь, я задушу нашу дочь подушкой»: одна история домашнего насилия

Будущий муж, который был старше на семь лет и уже имел трехлетнего ребенка в первом браке, новости не обрадовался, настаивал на прерывании, но в итоге молча принял Викино решение. Она регулярно сдавала анализы и приходила на утренние приемы, как примерная школьница. О том, что внутри нее ребенок, вначале думать не хотела: новые ощущения сложно было назвать приятными. Вика была студенткой первого курса, училась довольно неохотно, поэтому абсолютно спокойно бросила учебное заведение и стала идеальной домохозяйкой. Она очень хотела заслужить предложение о замужестве, но вначале мужчина отказывался звать беременную под венец. По словам Вики, Андрей всегда был скуп на эмоции, строг и холоден, хотя подруги Вики убеждали: «С таким, как он, будешь как за каменной стеной». Он неплохо зарабатывал, самостоятельно покупал продукты, выдавал деньги на необходимые витамины и одежду, но не более {...}

{...}

— Я же беременна, — прошептала Вика, — за что... — и, так и оставшись лежать в дешевом свадебном платье, взятом в аренду по случаю торжества, заплакала. Андрей слегка пнул ее, прошел на кухню, кинул пиджак на стул и заварил себе кофе.

— У нас осталось что-нибудь из еды? — крикнул он. Вика хотела подойти к нему, задать несколько вопросов, но вместо этого склонилась над пакетами с едой и, откашлявшись, сказала: — Жареная рыба есть. И торт. {...}

{...}Вике всегда нравились такие мужчины, как Андрей: высокие, худощавые, светловолосые, гоняющие по городу на автомобилях под громкую музыку. С ними ей было комфортно и не стыдно за свое прошлое. Девушка никогда не видела отца, большую часть времени, впрочем, не видела и мать: та была то на пьяных посиделках, то на работе. С шести лет Вика была предоставлена самой себе — ела то, до чего могла дотянуться, забравшись на детский стульчик, надевала то, что находила в груде вещей. Когда-то она любила рисовать и думала, что станет дизайнером, но в итоге поступила на менеджера по туризму в один из самых непрестижных городских вузов. Девственности лишилась в двенадцать и с тех пор никогда долго не засиживалась в одиночестве. Девушка была заметной — красила волосы в яркорыжий и накладывала на ресницы толстый слой фиолетовой туши. Худенькая, невысокая, но смешливая и спортивная, она привлекала внимание мужчин.

С Андреем познакомилась на улице, когда стояла у дороги и, вытянув руку, пыталась поймать машину до дома. Он остановился и сказал:

— Подвезти?

— Да, — ответила она и, довольная, плюхнулась на кресло. — А можно мне поднять спинку? — спросила, имея в виду водительское сидение.

— Вначале поднять попку, потом поднять спинку, — пошутил он, барабаня пальцами по черному рулю, и Вика засмеялась.

И тогда в машине, и сейчас на кухне она позволила ему вести себя так, как он хотел: сдавить тонкую шею, съесть кусок жареной рыбы, сказать грубую шутку — она молча принимала все его поступки, слова и действия. Под шум телевизора они доели все, что было, и легли вместе спать.

Утром Вика проснулась — ей было больно глотать, вначале она не поняла почему, а потом вспомнила то, что случилось сразу после свадьбы. Она подошла к маленькой деревянной кроватке и достала оттуда ребенка — их дочь, которая родилась семимесячной, крохотной, но здоровой малюткой. Попросила ее:

— Тише, тише, пожалуйста, не плачь. — Но новорожденные дети не всегда прислушиваются к маминым просьбам.

— Заткни ее прямо сейчас, или я подойду и придушу подушкой.

Она слышала эти угрозы на протяжении последних трех месяцев — с того самого момента, как их выписали из родильного дома. Несколько дней все было в порядке — дочка ела и засыпала, потом опять ела и снова засыпала. Ее сон никто и ничто не беспокоило, как и сон молодой мамы. Андрей не приехал встречать жену и еще двое суток не появлялся дома. А когда вернулся, то прямо в обуви, предварительно пошаркав ногами о коврик, прошел на кухню:

— Ну че, — спросил он осипшим голосом, — как дела?

— Ты где был? — ответила вопросом на вопрос Вика и сразу же почувствовала боль от деревянной разделочной доски, брошенной в ее голову.

— Где хочу, там и буду, поняла? Тебя это не касается. Поняла?

Вика смотрела перед собой: белая сахарница была вся в коричневых разводах. «Надо бы помыть», — подумала она.

— Ты меня поняла?! — еще раз крикнул Андрей и схватил ее за волосы, собранные в пучок.

— Поняла-поняла, — кивнула Вика. {...}

{...}

— Ты же понимаешь, — сказал Андрей, — я не хотел еще детей. Не хотел жениться. Все, что произошло, исключительно твоя вина. Ты не сделала аборт, хотя я просил. Так что с ребенком тебе придется сюсюкаться самой — от меня не будет никакой помощи.

— Но это и твой ребенок, — попыталась спорить она.

— Нет, у меня только один ребенок, от первого брака. Второй ублюдок мне не нужен.

— Она не ублюдок... Не говори так.

— Если будете мне надоедать, выкину на улицу, — ответил он, выключил телевизор и вытянул ноги на диване. — А теперь я буду спать.

Вика посмотрела на дочку и со слезами на глазах вернулась на кухню. Там пролистала телефоны в записной книжке — из близких только мама, лучшая подружка и друг детства. Рассказывать им о семейной жизни было стыдно, обидно, больно, поэтому она аккуратно положила телефон на стол.

Вика пишет мне, случайно увидев репост моей записи в одной из групп социальной сети «ВКонтакте». На тот момент девушка жила с мужем второй год — дочери едва исполнилось восемь месяцев, и все это время Вика находилась в жутком страхе за ее жизнь.

Я отвечаю, что его за такое посадят в тюрьму, он врет; слабо себе представляю, как взрослый человек может сознательно думать об убийстве ребенка.

— Он обещает, что сделает все так, будто это я задушила собственное дитя. От безысходности. Оттого, что необразованная. Что аморально себя вела. Типа, сошла с ума.

— Почему вы от него не уходите?

— А куда мне идти? У мамы постоянно собутыльники. К подругам никак, они сами с родителями живут. Никто меня к себе не примет. Работы нет, денег нет, жилья нет. Мне хотя бы несколько лет отсидеться: дочка пойдет в садик, а я — на работу.

— Вы понимаете, что оставаться опасно?

— Понимаю. Но я не знаю, что делать.

Несколько недель мы общаемся и обсуждаем, как быть. Даю контакты телефонов доверия, совместно с сотрудниками которых она прорабатывает план побега. Последовательность действий такова: собрать документы, продумать, кто сможет приютить хотя бы на первое время, накопить немного денег, записать угрозы на телефон, зафиксировать побои и обратиться в полицию.

Вика не делает и половины того, что нужно. Несколько родственников говорят, что не стоит выносить сор из избы и нужно попробовать помириться. Подруга пугается, что всю агрессию супруг Вики перенесет на нее, поэтому решает, что лучше не подвергать себя опасности. Хороший друг обещает молодой матери дать в долг на квартиру, но просит подождать несколько недель или месяцев. И после слов «Я что-нибудь придумаю» перестает отвечать на звонки.

Из веселого и бесшабашного подростка Вика превратилась в пугливую и робкую женщину: она боялась перечить мужу, никогда не защищалась и, будто уже смирившись, принимала каждый удар. Она даже не сворачивалась в калачик, пока он бил ее ногами по животу. Винила себя в том, что не сделала аборт. Если бы прервала беременность, то сейчас ее маленькую девочку никто не хотел бы убить.

— Вика, иди сюда, — он позвал ее на кухню. — Это что такое? — крикнул он, держа в руках телефон. — В полицию на меня вещдоки собираешь?

— Это не то... что... — зашептала Вика.

Андрей бросил в нее чашкой с горячим кофе, вскочил с места и, схватив за волосы, заставил опуститься на пол. Он контролировал ее жизнь от и до: она оказалась в полной финансовой зависимости и отчитывалась за каждый выход из дома. Но о том, что он стал просматривать ее телефон, Вика еще не знала. Она сидела, опершись спиной о стену, и мечтала найти в себе силы подняться и ударить в ответ. {...}

{...} «Однажды либо он меня убьет, либо я его. Я больше не могу терпеть», — пишет мне Вика и опять пропадает на десять дней.

Друзья на то и друзья, чтобы оказывались в нужное время в нужном месте. У Вики таковых не имелось, поэтому она решила действовать сама — в какой-то момент сложила вещи в потертый черный рюкзак и большой полиэтиленовый пакет из магазина напротив и зашла в знакомый подъезд. Поднялась на несколько лестничных пролетов, встала напротив двери и неуверенно нажала на звонок. Дочь Амелия плакала, и девушка пыталась, укачивая, ее успокоить.

— Кто там?

— Это Вика. А Таня дома?

Дверь открылась.

— Вика? Ты как? — спросила, внимательно посмотрев, мама Тани, крупная женщина лет пятидесяти.

— Можно мне пожить у вас? Пожалуйста. Нам некуда идти. Хотя бы несколько дней.

Женщина кивнула:

— Проходи.

Андрей караулил Вику на улице, писал угрозы ей и подругам. Просил прощения и оставлял на пороге цветы. Вика не хочет больше вступать в отношения, говорит, что встретила Андрея, потому что сама заслужила:

— Я вела себя неправильно. Гуляла. Пила. Курила. Спала со всеми подряд. Я не хочу, чтобы моя дочь была похожа на меня и повторяла мои ошибки.

Отвечаю, что Вика — жертва насилия и не виновата ни в одном из нанесенных ударов, как и дочь не виновата в том, что ее хотели придушить подушкой из-за громкого крика. Вика не соглашается:

— Нет-нет, это я его спровоцировала.

Несколько раз она звонит на бесплатные линии и общается с психологами о том, какой путь ей предстоит пройти, чтобы перестать испытывать чувство вины и вновь начать доверять людям.

«Но сейчас, — пишет мне Вика, — это не главное. Сейчас нужно начать зарабатывать, чтобы снять квартиру и обеспечить дочь всем необходимым».

Устав скитаться и ходить с протянутой рукой, Вика возвращается в дом матери и теперь практически ежедневно выгоняет из дома маминых собутыльников.

— Я с ними справлюсь, — говорит она, — каждый день вспоминаю о том, в каком аду жила. У меня нет ощущения, что это был страшный сон. Это была моя реальность. Никогда раньше я не испытывала столько страха и смирения, как тогда. Если бы он бил только меня, я, наверное, так и терпела бы... Он был прав, когда говорил, что я родила дочь только для себя. Так и получилось. Она моя, и только я в ответе за то, будет она в безопасности или нет.