Ее сын: монолог бойфренда одинокой мамы

– Сколько ему лет? — спросил я.

От этого зависело многое. Если ребенок маленький, проблем меньше: характер только формируется, подружиться с малышом проще.

– Шесть, — ответила ты.

Шесть – это возраст. Более того, это – Возраст. Возраст, в котором из дошкольника вот-вот проклюнется школьник, возраст, в котором характер уже сформирован. Значит, под этот характер придется подстраиваться. Нужно искать точки соприкосновения.

Итак, я узнал о ребенке, а ребенок, как выяснилось, узнал о моем существовании. Мне был торжественно вручен лист бумаги, на котором было нарисовано нечто большеглазое с одним гигантским ухом и вторым – поменьше. На лице неизвестного монстра застыла улыбка. Выяснилось, что рисунок предназначался мне, что это – подарок и что художник желает пообщаться со мной по телефону, дабы узнать впечатление по поводу подаренного.

– Привет, — раздался в трубке тихий серьезный голос, — тебе понравился Чебурашка, которого я нарисовал?

«Ага, значит, это Чебурашка», — подумал я, но решил ответить честно:

– Понравился. Вернее, не столько Чебурашка, сколько то, что ты решил подарить его мне. Мне очень приятно.

Вот так я познакомился с Ванькой.

Пистолет «бах-дзынь»

Когда ребенок растет и воспитывается в женском обществе, это накладывает на него определенный отпечаток. Нет, Ванька не был маменькиным сыночком, наоборот, молодой человек был чрезвычайно самостоятелен и решителен в действиях. Он умел нахмурить брови и твердо сказать «Не хочу!», переубедить его не было ни малейшей возможности. Надо признаться, я и не пытался. Я был поражен другим – к шести годам мальчишка еще ни разу не стрелял из пистолета, ибо воспитывался мамой и бабушкой в обстановке строжайшего пацифизма. Я решил исправить ошибку. На наше первое совместное гулянье я притащил вещь, навсегда завладевшую разумом шестилетнего парня, – пневматический пистолет. Пистолет был тяжел, громок и стрелял металлическими пульками.

– Настоящие? — спросил Ванька

– Конечно, настоящие, — подтвердил я и в доказательство пальнул в банку из-под кока-колы, та опрокинулась.

Глаза Ваньки загорелись.

– А куда еще можно выстрелить?

– Куда? — задумался я.

В глаза бил и мешал целиться свет фонаря. Я прицелился в лампочку.

– Бах! — сказал пистолет.

– Дзынь! — сказала лампочка.

– Ух ты! — сказал Ванька.

– Все это называется хулиганством, ты понял?

Ребенок кивнул.

– Это очень-очень плохо, — пояснил я, — так поступать нельзя.

Ребенок снова кивнул – еще более уверенно. Хотя было очевидно, что подумал: если Большой Дядя поступает так, то, наверное, можно и ему.

– А еще о хулиганстве, в принципе, не стоит рассказывать никому. Особенно маме и бабушке.

Ребенок кивнул в третий раз – и увидев маму, идущую к нам по заснеженной дорожке, закричал что есть сил:

– Мы стреляли в фонарь и его разбили! (Слава Богу, хоть врать его я не научил.)

Пожарная машина

Отец из меня получался отвратительный, потому что в силу мягкости характера вить из меня веревки получалось весьма успешно. Для этого применялась тактика под названием «У богатых детей елка»: нужно подойти к витрине игрушечного магазина и тоскливо смотреть на нее, желательно при этом ни слова не произносить.

– Хочешь игрушку? — спрашиваю.

Тяжелый вздох раздается в ответ.

– Но я же только вчера тебе покупал! Разве не помнишь? Пистолет, который стреляет шариками! (Шарик уже успел разбить дома стекло – расстрелянный фонарь не давал Ваньке покоя.)

В ответ – еще более тяжелый вздох.

– Ну и чего ты хочешь? Пожарную машину?

– Нет... Пиратский корабль...

Пиратский корабль занимает половину магазинной полки. Прикидываю – это чуть ли не одна пятая Ваниной комнаты. По-моему, это чересчур. Начинаются уговоры: невозможно сказать нет, глядя в эти бездонные голубые глаза, в которые я уже однажды влюбился до умопомрачения: у Ваниной мамы точно такие же, и она сполна передала сыну всю эту бездонную глубь взгляда. В общем, человеку с такими глазами отказать невозможно. То есть, может, я и скажу нет в отношении этого фрегата под черным флагом, но вот на покупку во-о-он той пожарной машины шансов несколько больше.

– Хорошо, но ты до Нового года ничего больше не клянчишь.

– Хорошо, — соглашается Ванька.

Пожарную машину он прижимает к груди и идет довольный. Вдруг останавливается, смотрит на меня и говорит очень серьезно:

– Нет, я не клянчу. Я просто уточняю. Просто уточняю: если написать Деду Морозу письмо, он же принесет мне пиратский корабль на Новый год?

Я тебя люблю

Я не настаиваю на том, чтобы он называл меня отцом. Он попытался ровно один раз, а потом поправился – вроде как оговорился. Он понимает, что у него есть отец, они видятся, и я знаю, что и отец его по-своему любит, и Ванька к нему как минимум хорошо относится. Тем не менее я не настаиваю. Вырастет – сам разберется, кого как называть. Пока же его слов «Я тебя люблю» более чем достаточно. И я понимаю, что он говорит это искренне, не требуя ничего взамен, да и что можно дать шестилетнему ребенку кроме заботы да ответной любви?

А то, что я в его понимании не отец, так это вполне обоснованно и логично. Биологически и юридически я ему не отец. Фактически же – почти отец.

А ребенок разумен куда больше отдельных взрослых: все называет своими именами. Обо всем говорит так, как оно обстоит на самом деле.

Пограничная территория

В Ваниной жизни до моего прихода твердо присутствовал лишь один мужчина – дедушка. С ним у Вани сложились покровительственные отношения: Ваня, бесспорно, главный, а дедушка – существо страдательное, с Ваней соглашающееся во всем. Ваня сказал, пойдем на рыбалку, значит, на рыбалку.

Ломать эти стереотипы было достаточно сложно. Но, как мне показалось, дедушка обрадовался, что теперь ответственность за возможное немужественное воспитание перейдет на мои плечи. Я, правда, был не очень готов к принятию всей ответственности на себя. Но кто, спрашивается, меня спрашивал?

Кто тут главный, Ваня определил сам. Он устроил в квартире пограничную зону – натянул в дверях веревку.

– За переход границы я буду брать со всех деньги, — серьезно сообщил он. — С вас, мама и бабушка, по десять рублей. С дедушки – тридцать. А с тебя, — он пристально посмотрел на меня, — сто.

– Почему с мамы и бабушки ты берешь по десять рублей, я понимаю. Они женщины. Но почему с меня и дедушки разные суммы?

Ваня посерьезнел еще больше.

– Ты работаешь больше, — сказал он, еще раз оглядев меня с ног до головы, добавил: — И зарабатываешь больше дедушки.

– А если я сейчас попрошу у тебя игрушку за то, что ты себя хорошо ведешь? И чем лучше ты будешь себя вести, тем больше игрушек я буду у тебя просить, – тебе это понравится?

Ребенок задумался:

– А почему я должен давать тебе игрушку?

– А почему тогда я должен давать тебе деньги за то, что я хорошо работаю? Я тебе их дам, если ты хорошо поработаешь.

Ребенок удалился думать над тем, что он может полезного сделать для того, чтобы законными путями выжать из меня вожделенные сто рублей.

Пожалейте сироту!

С появлением Вани в личной жизни наметились осложнения. Первый же совместный выезд в Подмосковье был омрачен роковым временем 21:00 – Ване пора ложиться спать.

– Я боюсь спать с закрытой дверью, — сообщил он.

Нам, само собой, дверь закрыть хотелось чем скорее, тем лучше.

– Ты же мужчина! — сказал я. — Чего тебе бояться? У тебя есть ружье.

– А если придет пират и украдет меня?

– Мы с мамой в соседней комнате, — сказал я, — мы его прогоним.

– А если он вас не испугается? — спросил Ваня.

– Если ты не позволишь нам закрыть дверь, то я так разозлюсь, что нас не то что пират испугается, от нас неделю люди шарахаться будут, — сказал я твердо. Я не шутил.

Дверь закрыть Ваня нам позволил.

Темнота будоражила. При этом было не ясно, уснул ребенок или нет. Мы прислушались – было тихо. Тишина продолжалась секунд тридцать.

– Вы не спите? — закричал Ваня.

– Планируем, — ответили мы.

– Тогда откройте дверь! — крикнул Ваня.

– Ни в коем случае! — заявили мы, а я тихо добавил, что еще пара минут, и мои последующие действия в отношении Ваниной мамы можно будет квалифицировать как изнасилование. Мама зашикала, я притих. И тут из-за двери послышался трагический вопль, смешанный с рыданиями:

– Откройте дверь! Пожалейте маленького сироту!

Наш хохот был самым неожиданным ответом на этот крик души. Кажется, Ваня ожидал любой реакции, кроме этой. Он был шокирован. Он замолчал. Он уснул и не просыпался до утра, предоставив нам возможность обойтись без действий в отношении друг друга, подпадающих под квалификацию статей Уголовного кодекса. Утром я спросил следящего за похождениями волка и зайца на экране телевизора Ваню:

– Ты помнишь, что ты вчера кричал? Ну, про сироту?

– Ну да, — ответил Ваня.

– А откуда ты вообще взял такую фразу?

– В мультике слышал, — отмахнулся от меня Ваня, — там звучало так жалобно. Все, не мешай кино смотреть!

Право на отдых

Я отвратительный воспитатель: работа занимает куда больше времени, чем хочется, но Ванька прекрасно понимает, что пообщаться со мной нормально он сможет лишь в выходные. В другие дни он меня даже и не ждет.

– Мы будем играть, — тоном, не терпящим возражений, говорит он. — Я занимался, и на танцы ходил, и на рисование. Так что теперь пора играть.

– Сегодня воскресенье, — замечаю я, — мне бы полежать.

Сам я понимаю, что это не аргумент. Сегодня он диктует правила игры. Мое дело – подчиняться. Я и подчиняюсь. Через полчаса на полу разворачивается то автодром, то поле боя, а то и поверхность далекой планеты, по которой едет игрушечный робот Валл-и. Пользуюсь моментом, перемещаюсь обратно на диван. Но не тут-то было!

– А теперь поиграем в машинки!

И ведь, что самое удивительное, не запретишь. Он всю неделю ходил на свои детские кружки да секции, то есть работал и трудился не меньше меня. Имеет право на отдых.

Лучший друг

Я все, категорически все делаю неправильно – жесткость проявляю лишь тогда, когда Ванина мама подает мне знак и делает страшные глаза: «Все, больше никаких подарков». Подумать только, я даже ни разу его толком не отругал. То ли было не за что (хотя, конечно же, было за что), то ли я слишком мягкосердечен – второе явно реальней. Ну и, конечно же, Ванина мама вполне по делу сетует, что вместо одного ребенка у нее появилось два разновозрастных дошкольника.

В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ЕМУ НУЖНА БУДЕТ ЖЕСТКАЯ МУЖСКАЯ РУКА, СУМЕЮ ЛИ Я ДОБИТЬСЯ ТОГО, ЧТО ЭТО БУДЕТ МОЯ РУКА?

Наверное, я балую ребенка, и в тот момент, когда ему нужна будет жесткая мужская рука, сумею ли я добиться того, что это будет именно моя рука? Надеюсь, что я сумею. А пока что мы с ним решаем одну общую задачу: мы с ним учимся друг друга понимать и друг с другом дружить.

Так что мы друг друга в какой-то мере испытываем. Это обоюдный процесс – он проверяет меня, я проверяю его. Важно – не подвести, важно – быть рядом тогда, когда ты можешь быть. Ведь уже совсем скоро он пойдет в школу, а там и до задушевных бесед о девочках-одноклассницах недалеко. А потом он и о других, более серьезных проблемах расскажет, если захочет. И надо подтолкнуть его к мысли о том, что и хотеть-то не надо: вот он я, рядом, всегда помогу, если что.

Так что я сейчас решаю задачу на долгосрочную перспективу: чтобы Ванька от меня потом не «закрылся» и лет в четырнадцать поведал бы мне свои сомнения и тайны.

Все то, что можно поведать только лучшему другу. Другу, но не родственнику.

У меня на этом поприще есть заведомые преимущества.

И если мы не родственники, если я – почти отец, то уж друзьями мы с Ванькой, кажется, уже стали.

А это и есть самое главное.

Павел Ольгин
Фото: CORBIS/FOTO SA