Антон Бубликов о свободе

– Мы же с тобой не женились почему? — продолжает Бубликов. — Мы с тобой не женились, чтобы не потерять форму, чтобы не расслабляться. Чтобы в любой момент можно было собрать вещи и уйти. Чтобы не жить из привычки, понимаешь.

Согласно первому рецепту рис после варки надо слить в дуршлаг, а потом подержать на пару. Раковина доверху забита грязной посудой, дуршлаг ставить некуда. Значит, будем делать ризотто, говорит себе Бубликов. Если найдем чистую сковороду.

– Но, — говорит он вслух, — вот что. Взять хоть тебя. Моя ты вещь или нет?

– Мммрау, — говорит кот.

– Вот и я говорю, — кивает Бубликов, — что мне, если что, дешевле тебя оставить, чем ругаться. Или вот синяя рубашка. Тоже вроде моя. Если формально. И такое, куда ни плюнь. То есть, если уходить, то в одних штанах и без кота, и все равно я получаюсь сволочь.

Совместное проживание – это, как велосипед в канаве, думает Бубликов. Первое время велосипед воображает, будто ничего с ним не случится, что он эмалированный, что он тут немного полежит, а потом обязательно покатит дальше. Но жизнь устроена так, понимает вдруг Бубликов, что мысли велосипеда не имеют никакого значения. За несколько лет совместного проживания люди настолько прорастают друг в друга, что наличие или отсутствие штампа в паспорте ничего поменять не может.

Собственно, это Бубликов и пытался объяснить М. несколько лет назад, но он тогда имел в виду иное. Он имел в виду, что штамп не имеет никакого отношения к любви, что он только свяжет их ненужными обязательствами, а на деле вышло так, что обязательства и ответственность просочились в их отношения сами, без всякого штампа, а он даже не заметил, как это случилось.

По-хорошему, понимает Бубликов, если тебе нужна свобода, жить вместе вообще нельзя. И с женщинами лучше не связываться. Отложив в сторону кулинарную книгу, Бубликов позволяет себе представить, как он трудолюбивой пчелой крайне независимо опыляет разных женщин, исчезая из вида при малейшем намеке на близость.

– И рад бы, — говорит Бубликов женщинам, — но не могу. Свобода дороже.

Женщины, конечно, плачут и заламывают руки, но не так чтобы совсем уж отчаянно. Они даже не от горя, наверное, плачут, а от счастья, от того, что все-таки случился Бубликов в их жизни. Пусть ненадолго, но это ведь лучше, чем ничего. А независимый Бубликов летит дальше.

Додуматься бы до этого раньше, с легкой тоской думает Бубликов, а сейчас-то чего. С ним такое, кстати, не в первый раз. Только в институте он понял, как нужно было вести себя в школе; только на первой работе догадался, что упустил в институте, и так далее до бесконечности. Не то чтобы я совсем уж дурак, льстит себе Бубликов, но от этого постоянно запаздывающего на один шаг ума получается одно только расстройство, никакой пользы. Вот сейчас он, кажется, догадался, как нужно было бы устроить свою жизнь, чтобы сохранить независимость, а сохранять-то уже и нечего.

Сковорода на плите. Вздохнув, Бубликов открывает шкаф, чтобы достать рис. Но американского длиннозерного в нем уже нет: пока Бубликов катался по городам и весям, невкусный рис самоотверженно доела М.

– Так вот какая штука, — говорит Бубликов коту, — мы же с тобой за свободу.

Впрочем, за свободу Бубликов весьма условно.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ: МАКСИМ САВВА