Умом мужчину не обнять
Вообще-то, я всегда подозревала, что Эллочка Щукина, в словаре которой было, как известно, всего 30 слов, не была дурой. Она была замужем за приличным инженером, чей доход позволял ей ходить на аукционы, покупать там стулья и кокетничать через ситечко с товарищем Бендером. Сам факт ее семейной жизни намекал на то, что и Эллочка не так уж проста, и муж у нее не так умен. Просто женщины знают: хочешь нравиться – кажись глупее. Да и мужчины не дураки: хочешь заполучить красивую подружку – кружи ей голову сложными словесами (почерпнутыми обычно из брошюрок «Вся квантовая физика за полчаса» или «С чем коррелирует твоя парадигма»).
Я тоже все это знала, отправляясь на свидание. Получив от N. несколько загадочную смс-ку «Учитывая контекст наших коммуникаций, предлагаю усугубить», я ответила: «Ну круто, че», и пошла наряжаться. Британские ученые все это время были на моей стороне. В Ноттингемском университете психологи Джереми Розенберг и Ричард Танни пригласили к себе на кафедру пару десятков юношей и девушек, но вместо того чтобы выключить свет, включить музыку, разлить по бокалам шампанское и постигнуть, как гендерный интерес проявляется в естественной среде, поделили бедных студентов на две группы.
Одной показали фотографии молодых фотомоделей противоположного пола, попросили выбрать самую симпатичную особь, нафантазировать всякого, а потом описать этот возможный роман. Другой группе тоже предложили обратить взоры к моделям, но, во-первых, пожилым, а во-вторых, по-дружески, без разгула воображения. Потом, чтобы окончательно запутать следы, психологи вынудили студентов накатать сочинение про то, каково им приходится в этом университете (хотя и так понятно, что весело). Проанализировав получившиеся тексты, ученые пришли к выводу, что в тот момент, когда студенты воображали романтический вечер с моделью, юноши говорили вычурно и сложно, а речь девушек, наоборот, становилась примитивнее.
Внятного объяснения всему этому лингвистическому безобразию Розенберг и Танни так и не нашли. С одной стороны, они тоже читали книгу эволюционного психолога Джеффри Миллера с угрожающим названием «Мышление спаривания», в которой тот утверждал, что размер словарного запаса мужчины имеет значение в деле охмурения женщины. С другой, оставалось загадкой, почему женский вокабуляр только все портит (и помни, Золушка, никогда не произноси сомнительное слово «вокабуляр» на свидании).
Поскольку свидание с N. привело нас в кино, часа полтора я могла не произносить ни сложных, ни простых – никаких слов вообще, что, если верить ученым, делало меня в глазах кавалера вполне интересной собеседницей. Когда в зале включился свет, он сказал: «Все-таки бинарные оппозиции позднего Вуди Аллена снижают экзистенциальность его высказывания». И добавил: «А ты что думаешь?» «Ниче так кинцо, – сказала я. – Смешное». Потом мы пили кофе, и пока я ждала десерт, мой потенциальный возлюбленный успел рассказать про дихотомию добра и зла, проблемы интертекстуальности и регрессивный кризис бихевиоризма. Я согласно кивала, время от времени произнося: «Точно!» и «Неужели?»
В действительности же я думала: «Доколе?», поэтому, когда нам наконец-то принесли счет, я испытала тихую радость. Собеседник мой тоже, кажется, повеселел, глядя на то, как, продолжая кивать, я отчетливо засобиралась домой. «Эволюция нашей встречи привела меня к инсайту», – сказал он, придерживая дверь на выход. «Чего-чего?» – обернулась я, раздумывая о том, что хорошо было бы сходить на свидание с психологами Джереми Розенбергом и Ричардом Танни, буквально только что развалившими мою личную жизнь, и предложить им больше не морочить людям голову. «Ты клевая», — печально сказал N., которого я уже мысленно перевела в бывшие знакомые. «А ты – оксюморон», – сказала я, пожимая ему на прощанье руку. И тут он вдруг засмеялся и первый раз меня поцеловал.