Пень в весенний день
– Ну вот, — с удовлетворением констатируешь ты, — наступила весна. Девочки наденут короткие юбки...
Я тебе скажу. Они их и не снимали, эти девочки. Это точно. Они такие, эти девочки. Глаза б мои не глядели.
Они проскакивают поодиночке и передвигаются группами. Толпятся в кафе и кинотеатрах. В торговых центрах их пруд пруди, я не говорю уже о клубах – к счастью, я туда редко хожу. Откуда что берется? Они все какие-то худые. Некоторые такие худые и красивые, каких просто не бывает. Они по большей части круглогодично загорелые и, кажется, еще и круглосуточно готовые шептаться, эсэмэсить, пить кофе, смотреть кино, делать маникюр, названивать по мобильным и говорить туда важными деловитыми голосами:
– Я на Пушкинской!.. Двадцать пять!.. Не звони Гадиковой!.. Трактор в контакте!.. Вот приду-у-рок! — и другие загадочные и интригующие вещи.
Они не понаслышке знают, что такое «блеск для тела». Они действительно наносят белую линию на внутреннюю часть нижнего века. Они готовы ходить в январские морозы и под мартовской снежной крупкой с голым пупком и в перчатках без пальцев. Они носят золотые ободки, большие вязаные береты, зеленые сапоги а-ля сикстиз и а-ля найнтиз, и все эти клатчи, парки и ботильоны – то есть то модное и прекрасное, что ты обычно покупаешь со скидкой 70% и прикладываешь к себе. А потом убираешь в шкаф и напяливаешь пуховик до пола. С капюшоном.
Я просто не представляю, как это они так живут – с доведенными до совершенства, если не до абсурда, зубами, кожей, нарядами и волосами, с нейл-дизайном, завитыми ресницами, с почти бесплотными, не создающими никаких проблем в примерочной телами, с идеально сидящими на копчике джинсиками, с ровнюсенькими, лишенными ляжек как таковых ножками. И даже если они есть (ляжки) – и принесите, пожалуйста, на размер побольше! – все равно этого как-то не видно.
Уж тебе-то, по крайней мере, точно.
И вот теперь они вышли на тропу войны. Точнее, они-то всегда на тропе войны. Это ты проснулся, мой милый.
Нет, не понимаю. Я весной всегда как-то особенно не в форме. Никакого душевного подъема – лишь разброд и шатания. Хочется все поменять, но непонятно – что. Хочется одновременно залечь под диван и грызть там шоколадных зайцев, и куда-то побежать и всех там, куда побегу, победить, и завалиться спать на всю жизнь.
И я срочно бегу в магазин массмаркетового барахла. И накупаю совершенно мне не сообразных перчаток без пальцев, вязаных беретов, ободков, зеленых сапог и четыре штуки полосатых футболок – и, конечно, не покупаю ни черных брюк, ни весенней куртки, ничего из того, что мне действительно нужно. А деньги уже истрачены. И безжалостные всплески ярчайшего, все заливающего весеннего солнца, которое все-все-все высвечивает: и мельчайшие морщинки, и все пятнышки, и эти мерзкие поры... И мне начинает хотеться срочно сделать пластическую операцию. И я изо всех сил шпаклюю поры, и замазываю пятна, и намазываю сверху какой-то блеск, лежащий с последних скидок в косметическом магазине, который придает лицу «неповторимую молодость и сияние». И крашу ресницы в четыре слоя, и провожу белую линию по внутренней стороне нижнего века...
И надеваю короткую юбку. Я храбрый воин. Пусть холодно, пусть метет, пусть першит в носу, а из проезжающих машин отмеривают ехидные взгляды циничные мужики. Я не сдамся весне.
Я – храбрый пень в весенний день.
– Ну и как я выгляжу?
– Хорошо, — покладисто соглашаешься ты. — Я же говорю: девочки надели короткие юбки... — и, слегка, с удовольствием зевнув, добавляешь: — Весна.