Служенье муз: 8 знаменитых балерин, изменивших историю

Прима парижской Королевской академии музыки Мари-Анн де Камарго (1710-1770) спровоцировала революцию в балете и моде XVIII века. До неё танцовщицы вышагивали по сцене в юбках до пят, а все сложные прыжки выполняли мужчины. Чтобы разнообразить свой прыжковый репертуар, Камарго первой укоротила балетную юбку, обнажив щиколотки. Неслыханную по тем временам вольность на грани скандала подхватили парижанки, и длина женских юбок медленно поползла вверх. Позднее Камарго отказалась и от каблуков, дав ещё один импульс к развитию парижской моды.

Ещё одна «революционерка» из парижской Гран-Оперы, балерина в третьем поколении Мария Тальони (1804-1884) — первая танцовщица, которая надела балетную пачку и встала на пуанты. Это случилось в балете «Сильфида», написанном специально для Марии её отцом Филиппо Тальони.

Мария гастролировала по всей Европе, в 1837-м на три года приехала в Россию, и вскоре весь Петербург лежал у её ног. Рассказывают, что несколько экзальтированных русских поклонников выразили свою любовь к ней весьма странным образом: за 200 рублей (за эту сумму можно было получить восемь батистовых манишек, 200 фунтов чая или 600 гусей) они купили её пуанты, чтобы сварить их, приправить соусом и съесть.

После смерти звезды у танцовщиков возник обычай оставлять свои первые пуанты на могиле Тальони в Париже. Довольно часто они ошибаются кладбищем и вместо Пер-Лашез, где похоронена Мария, пуанты несут на Монмартр к могиле её матери Софии.

Главной соперницей Тальони в то время была ещё одна прима Гран-Оперы — Фанни Эльслер (1810-1884). Их сравнивали все, но, пожалуй, наиболее эффектно это сделал французский писатель и балетоман Теофиль Готье, назвавший Тальони христианской танцовщицей, а Эльслер — языческой.

Если первую носил на руках Петербург, то вторую боготворила Москва. До России Эльслер добралась в 38 лет по личному приглашению Николая I и, несмотря на возраст, протанцевала три сезона. Когда во время прощального бенефиса она играла Эсмеральду, публика бросила на сцену три сотни букетов, из которых во втором акте для героини устроили лежанку. В ответ в сцене, где Эсмеральда складывает из букв имя возлюбленного Феба, Эльслер сложила слово «Москва».

Из-за шквала оваций и рыданий в зале выступление едва на этом не завершилось. А после спектакля поклонники впряглись в коляску вместо лошадей и на себе довезли приму до её дома. Для некоторых государственных чиновников участие в этом действе, которое сопровождали разные дурачества, закончилось увольнением со службы. Тронутая московским приёмом Эльслер объявила, что завершает в Москве свою карьеру. Она пообещала, что выйдет на сцену ещё лишь раз, чтобы попрощаться с родной Веной, и сдержала слово.

Это творение скульптора Наталии Данько, существующее в нескольких вариантах росписи, было неизменным хитом международных выставок фарфора в 1920-х и выпускалось с перерывами до начала 1950-х.

В историю балета вдохновившая появление этой работы Софья Фёдорова (1879-1963) вошла как Фёдорова Вторая, поскольку, когда её приняли в труппу Большого театра, в кордебалете уже была её однофамилица. Техника этой цыганки по крови была не без изъянов, но благодаря бурному темпераменту и искусству перевоплощения её характерный танец приводил зрителей в экстаз.

Танцуя Жизель в апреле 1913 года, Фёдорова напугала публику слишком натуралистичным изображением сумасшествия и смерти своей героини. Балерина так глубоко погрузилась в роль, что её стали преследовать сильные неврастенические припадки, которые позднее развились в болезнь. Вскоре ей пришлось всё больше времени проводить в психиатрических клиниках и всё меньше — на сцене. Когда Фёдоровой становилось лучше, с ней желали работать такие знаковые фигуры, как Анна Павлова и Сергей Дягилев. Однако болезнь взяла своё.

В собрании керамики «Кусково» есть сразу две знаменитые фарфоровые скульптуры, посвящённые великой Анне Павловой (1881-1931). Скульптор Серафим Судьбинин запечатлел балерину в образе Жизели в сцене гадания из одноимённого балета. Работая над эскизами во время гастролей труппы Павловой в Англии в 1913 г., он стал свидетелем начинавшейся павломании, вскоре охватившей весь мир.

Судьбинин писал в Петербург, что «один Лондон в один день раскупит 500 экземпляров. Популярность Павловой здесь громадная, а после ряда статей в лондонских журналах о том, что её фигура будет выполнена на Императорском фарфоровом заводе, здесь только и ждут появления этой работы в свет».

В советское время модель Судьбинина выполнялась с разными вариантами росписи, однако самый правильный — кусковский, в точности копирующий костюм, сделанный по эскизу известного художника Леона Бакста.

Другая статуэтка стала данью памяти великой балерине, скончавшейся во время гастролей в Гааге в 1931 году. Скульптор Наталия Данько сделала её по фотографии 1915 года. Она выбрала образ «Умирающего лебедя», который принёс Павловой мировую славу и стал символом русского балета. Говорят, что последними словами балерины были: «Приготовьте мой костюм лебедя».

Имя Тамары Карсавиной (1885-1978) в наши дни знакомо лишь знатокам балета, но в начале XX века она не уступала в известности Павловой. По сути, две эти примы, танцовщик Вацлав Нижинский, балетмейстер Михаил Фокин и антрепренёр Сергей Дягилев и превратили словосочетание «русский балет» в бренд, который узнал весь мир.

Она позировала Валентину Серову, Леону Баксту, Мстиславу Добужинскому, Сергею Судейкину, Зинаиде Серебряковой, ей посвящала стихи Анна Ахматова, а в 1914 году в честь неё был выпущен поэтический сборник «Букет для Карсавиной», составленный из стихов модных поэтов того времени. Образ балерины проник и в английскую литературу: герои Агаты Кристи восхищаются Карсавиной в детективе «Таинственный мистер Кин», лично знакомый с танцовщицей автор «Питера Пэна» Джеймс Барри вывел её в пьесе «Правда о русских танцорах» под именем Каррисима.

Шедевральную фигуру исполняющей арабеск Карсавиной выполнил по заказу Императорского фарфорового завода всё тот же Судьбинин. В одном варианте балерина касается постамента только носком опорной ноги, в другом, оригинальном по замыслу, её поддерживают два херувима. Именно этот вариант находится в собрании «Кусково».

Именем одной из величайших балерин XX века Галины Улановой (1909-1998) названы астероид, крупный алмаз и сорт голландских тюльпанов, ещё при жизни ей поставили памятники в Стокгольме и Ленинграде.

Памятник Улановой в столице Швеции открыли в марте 1984 года перед единственным в мире Музеем танца. Эта скульптура — бронзовая копия фигурки балерины в роли Одетты из «Лебединого озера», воплощённой в фарфоре на Ломоносовском заводе в 1951 году. Автор миниатюры — скульптор Елена Янсон-Манизер, известная своей любовью к балету. За свою творческую карьеру она посвятила ему более сотни работ.

Янсон-Манизер попросила Уланову позировать после того, как впервые увидела молодую солистку Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова в роли Марии в постановке «Бахчисарайского фонтана». Так в 1936 году появилась фарфоровая «Танцовщица», а в центральных парках Москвы и Ленинграда — бронзовые «Балерины», сохранившиеся до наших дней.

В 1950-х Янсон-Манизер подготовила целую серию фарфоровых фигур мастеров балета того времени. Достойное место в ней заняли образы Улановой — Тао Хоа из балета «Красный цветок», Джульетта из «Ромео и Джульетты», умирающий лебедь и Одетта из «Лебединого озера».

После того как Галина Уланова завершила карьеру в 1960 году, примой Большого театра стала Майя Плисецкая (1925-2015). Несмотря на разницу в возрасте в 14 лет, двух великих балерин многое связывало. И ту, и другую учила известная в прошлом танцовщица Елизавета Гердт, на пару они исполняли главные женские роли в балетах «Бахчисарайский фонтан» и «Каменный цветок», их фарфоровые миниатюры оказались бок о бок и в балетной серии Елены Янсон-Манизер. Эти фигурки стоящих на носках танцовщиц словно продолжали линию, начатую статуэткой судьбининской Карсавиной.

Балетом, прославившим Плисецкую, было «Лебединое озеро», но скульптор остановилась на её образе героини «Раймонды». Это была первая главная роль Майи в Большом, она станцевала её в 1945 году, после войны. Потом мемуарах Плисецкая писала: «В журнале "Огонёк" на одной̆ странице с репортажем о победах футболистов московского "Динамо" в Англии, после портретов великого Боброва, Бескова, Хомича, Семичастного, — мои шесть балетных поз из "Раймонды". И седьмая — такая нелепая, со смущённой̆ полуулыбкой̆ — фотография в жизни... И маленькая заметка о появлении новой̆ балерины в труппе Большого театра. Я по-детски счастлива».

Балерина запомнила на всю жизнь ещё одно выступление в «Раймонде». Дата врезалась в её память — 4 марта 1953 года, за день до смерти Сталина. Накануне по радио обнародовали бюллетень о здоровье вождя, из которого было понятно, что дни его сочтены. Люди вокруг надеялись на чудо, а Плисецкая танцевала в тот вечер, желая этой смерти всеми фибрами души — её отца расстреляли в 1938-м как шпиона и предателя, а мать осудили на восемь лет и отправили на вольное поселение с грудным ребёнком на руках, младшим братом балерины.

Виолетта Микитина, заведующая отделом керамики и стекла Музея-усадьбы «Кусково»:

«Балет и особенно образ балерины вдохновляли художников во все времена. Первые фарфоровые скульптуры танцовщиц появились в Европе в середине XVIII века. В России в первой половине XIX века миниатюры изображенных в танце балерин создавались на частных заводах Гарднера и Попова. Особенного мастерства в передаче художественного образа знаменитых прим — Павловой, Карсавиной, Улановой, Плисецкой — достигли мастера Императорского фарфорового завода (в СССР — Государственного фарфорового завода им. М. В. Ломоносова), передав в своих работах их естественную грацию, пластику, индивидуальность и портретное сходство с каждой из них. Эти и многие другие скульптуры балерин XVIII-ХХ века можно увидеть в коллекции Музея керамики в усадьбе Кусково».

Материал подготовлен при участии МОСГОРТУРа.