Очень страшные истории: «Лилин день», Юлия Куфман
Начинался день как обычно: Лиля решила прокатиться до соседнего города в большой магазин стройматериалов, Евку пристроить не удалось, мама была занята. Можно было бы и завтра съездить, но хотелось побыстрее начать ремонт. Взяла ее с собой, хоть Евка и терпеть не могла автомобильное кресло, ну что поделать, ремонт сам себя не сделает. Лиля взяла игрушек, бутылочек, в машине всегда был диск с детскими песенками, да и ехать было не так уж далеко, минут сорок, если по М5.
В магазине Евочка вела себя как ангел: ездила в тележке, дудела носом, хватала с полок товары, смеялась, пускала пузыри из слюней (резался очередной зуб, Лиля уже сбилась со счету, какой именно). Накупив всякого полезного для дома и ремонта и покормив Евку в кафе за столиком, Лиля, выезжая со стоянки, случайно подрезала мужика на синей инфинити, после чего старательно помигала аварийкой – извинилась.
Мужик извинений не принял. Дважды поджимал Лилю на светофорах, второй раз, уже на выезде из города – поджал довольно опасно, Лиля еле оттормозилась по скользкой дороге, даже побибикала ему возмущенно, а мужик потом поравнялся с лилиной машиной, открыл пассажирское окно и что-то орал прямо на ходу, пока она не свернула от греха направо, а мужик унесся прямо. Поплутав по незнакомым улицам, Лиля все же выехала из города по другому пути, и поехала по узкой зимней лесной дороге в сторону дома, уже успокоившись и прикидывая в уме, с какой комнаты будет удобнее начать ремонт. Эта дорога где-то соединяется с основной, та получше, надо бы на нее выехать, так, где же они соединяются? Лиля достала телефон, приклеила его на коврик на приборную панель, но посмотреть карту не успела.
Потому что Евка покакала: об этом совершенно отчетливо свидетельствовало довольное Евкино кряхтенье, покрасневший носишко и запах, распространившийся по салону. Лиля нашла, где припарковаться на узкой дороге (бывшая автозаправка, заброшенная и пустая, зато с хорошим съездом, правда, заметённым снегом), вышла из машины, чтобы залезть на заднее сиденье и поменять памперс, и в этот момент мимо нее, гудя и мигая, пронесся синий инфинити. Лиля матюкнулась, залезла на заднее сиденье и там, свернувшись в три погибели, поменяла памперс, протерла Евкину попу влажными салфетками, надела новый подгузник, потом обратно запаковала раскапризничавшуюся малышку в толстый комбез. Еще подумала – а надо ли? В машине ведь тепло? Потом решила, что сейчас Евка уснет, и около дома ее можно будет вытащить прямо в комбинезоне, чтобы не будить и не портить одеваниями настроение сразу после пробуждения. Закончила переодевания, сунула Евке бутылочку из термоса, сделала воздух в салоне попрохладнее, включила детские песенки и наконец поехала дальше.
Инфинити поджидал ее на обочине за очередным поворотом.
Лиля проехала мимо него, сбросив от неожиданности газ, и он тут же пристроился сзади. Лиля наддала – инфинити тоже ускорился, его фары будто прилипли к заду лилиной машины. В широком месте Лиля помигала правым поворотом и свернула на обочину, инфинити проехал мимо. И поджидал ее за следующим поворотом.
Лиля уже встревожилась всерьез, до основной многополосной и многолюдной дороги оставалось минут пятнадцать езды, и она решила ускориться.
На длинном прямом участке она набрала приличную скорость. Инфинити не отставал. Не мигал, не гудел, просто ехал след в след, вплотную, чем очень раздражал. Неужели не видит наклейку «в машине ребенок?» — подумала Лиля, и в этот момент инфинити снова пошел на обгон. Прямой участок как раз заканчивался, впереди был довольно крутой поворот, и прямо перед поворотом синий бок вдруг вплотную приблизился к лилиному, раздался глухой удар, потом скрежет, лилину машину разболтало, она попыталась справиться и выровнять машину, поддала газу – и, почти справившись, вылетела с дороги перед самым концом поворота, в обрыв, и последнее, что она запомнила – свой крик «ЕВА!!» и падение вниз, вниз, вниз, первый удар об сосну, потом второй, потом скрежет – и всё, темнота.
***
Очнулась Лиля от громкого плача Евы. Открыть смогла только один глаз, правый. Как ни странно, ничего не болело, только звуки доносились как сквозь вату, и один глаз показывал туманную, размытую картину: стекло в сетке из трещин пластом наполовину ввалилось внутрь салона, прямо перед ним горизонтально – сосновый ствол с длинными сучьями. Весь мир на боку. Или это их машина на боку?
Спинка сиденья была почему-то коричневая, и обшивка двери под Лилей — тоже (всегда была бежевая, и это причиняло Лиле уйму мучений с чисткой салона, особенно когда Евка срыгивала или еще что похуже). Лиля отстегнула ремень ватной рукой. Слева, прямо под ней, вогнутая внутрь салона дверца, рваный край железа впился в ногу. Лиля подняла правую руку (левая висела бесчувственной плетью), ощупала голову, ничего не почувствовала, как будто водила рукой в воздухе. Согнула правую ногу в колене: слушается. Евка продолжала надрывно кричать, поэтому Лиля попробовала пошевелиться, правой рукой, надавив на острую железяку, впившуюся верхним краем в бок, вытянула ногу из ловушки, попробовала переползти через спинку назад, к Еве – не вышло развернуться, мешала мертвая левая нога. Тогда она правой рукой дернула за край расколотого в мелкие кусочки лобового стекла, отогнула его посильнее внутрь салона и поползла вперед, через руль. Выпав из машины на снег, Лиля поискала в карманах телефон, поняла, что он вывалился, и, наверное, находится сейчас где-то в салоне вперемешку с игрушками, бутылочками, стройматериалами и всяким мелким барахлом. Потом вспомнила, что приклеивала его на приборную панель.
Потом, телефон — это потом. Главное было достать закатившуюся в крике Еву, пристегнутую в автокресле на сиденье, которое сейчас было сверху. Выбравшись из машины, Лиля поняла, что по крайней мере ее левая нога точно сломана, хотя боли она не чувствовала («наверное, шок»), еще слева в куртке была огромная дыра, а потом она увидела, что до дороги надо будет ползти вверх по снегу, вспаханному ее машиной, по крайней мере метров двадцать, между толстыми стволами сосен. Как ее машина пролетела между ними?! Интересно, видно ли с дороги след от падения ее машины вниз? Интересно, как часто сейчас едут люди по этой не очень удобной полузаброшенной дороге? Заметят ли их, а если да, то как скоро? Было холодно. Через час Евка начнет замерзать, или даже раньше.
Надо доставать Евку, примотать ее чем-нибудь к себе и ползти наверх.
***
Телефона на приборной панели не было, только виноватый липкий коврик, пустой. Евку пришлось доставать через лобовое стекло: на машину сверху Лиле без руки и ноги было не залезть. Пробравшись ползком через лобовое обратно в машину, Лиля встала на правое колено, дотянулась до ремней, и поняла, что не может расстегнуть пятиточечную застежку одной рукой. Евка перестала орать и молча следила за тем, как Лиля, матерясь, подтягивается ближе, чтобы ухватить застежку всей ладонью и нажать на кнопку большим пальцем. С пятой попытки ей это удалось, и Ева повисла на расстегнутых ремнях. Лиля выпутала из ремней сначала одну ее ручку, потом вторую, и увесистая младеница свалилась вниз, на боковое стекло, вдавленное в салон. Зажав одной рукой пухлый комбинезон, Лиля поняла, что оказалась в ловушке: с помощью всего одной ноги она не может пятиться задом, ей нечем отталкиваться, а левая нога мешается, упираясь во что-то. Тогда она оставила Еву, отползла задом, отталкиваясь целой рукой, подтянула кулек к себе, еще отползла – и так в три приема выбралась наружу. Ева снова начала плакать, когда Лиля выпустила ее из руки на снег, сама упав рядом.
Телефон в салоне Лиля так и не нашла. Зато достала из распахнувшегося от удара багажника, передвигаясь вокруг машины ползком, ярко-алый спальник, упакованный в узкий и высокий спортивный рюкзак – она всегда возила его с собой, и раз сто он ей уже пригождался. Спальник вытащила, зажав дно рюкзака зубами, некоторое время решала, не упаковать ли Евку в спальник, чтобы тащить его волоком наверх. Решила, что в зубах не дотащит. Потом она умудрилась натянуть на себя рюкзак из-под спальника задом наперед, просунув лямку под неподвижную левую руку, и, почти потеряв сознание от напряжения, застегнула сбоку карабин. Теперь спереди у нее было что-то вроде кармана, в который можно было попытаться засунуть Евку – назад, за спину, она одной рукой ее бы все равно не пристегнула. Решила еще для тепла расстегнуть свою куртку, мимоходом удивилась, что она темно-коричневого цвета, хотя всегда была розовая. Расстегнула кое-как, чтобы Евка была ближе к телу, внутри толстовка тоже была коричневая. Наверное, что-то со зрением, мимоходом подумала Лиля, и только спустя несколько минут до нее доползла вялая и совершенно её не удивившая мысль, что это, наверное, её собственная кровь.
Уже собираясь отползать от машины боком, как краб, с пристегнутой на груди Евой, Лиля обернулась на искореженную машину. Надо было еще поискать телефон, подумала она, а потом вспомнила, что связи тут, в горах, недалеко от перевала, все равно скорее всего нет.
***
Ползла она наверх на правом боку, отталкиваясь от рыхлого снега здоровой ногой и загребая рукой, наверное, больше часа. Ева пыхтела, но не плакала, даже когда снег попадал ей в лицо. До дороги оставалась всего пара метров, когда силы Лилю полностью покинули. Ева затихла у нее на груди, уткнувшись носом и щекой в толстовку, Лиля лежала в сугробе в небольшой ложбинке в корнях сосны перед крутым подъемом и думала, что главное – это выползти на дорогу. Все равно рано или поздно кто-то проедет мимо. Евкин комбез ярко-сиреневый, с отражателями, ее куртка розовая, на заснеженной обочине будет видно издалека... только вот никакого далека в этом месте не было, а был крутой поворот. Значит, придется еще ползти вдоль дороги, чтобы выползти на длинный прямой отрезок перед поворотом.
Оставшиеся два метра Лиля ползла, уже ничего не видя даже одним глазом. Ей немного помогла тонкая молодая сосна, сломанная, наверное, ее машиной при падении: она хваталась за ее ветки рукой и с криком подтягивалась, пока ветки не кончились. Через полчаса Лиле оставалось только перевалить через снежный отвал – и они на дороге. Сейчас, только отдышусь, подумала Лиля. И прислушалась к себе, наверное, впервые с того момента, как очнулась в машине.
Сейчас отдышусь.
Отдышусь.
Дышать.
Она должна была страшно запыхаться, преодолев весь этот двадцатиметровый склон с одной рукой и одной ногой. Но запыхалась ли она? Слышно было только Евкино сопение. Для проверки похолодевшая Лиля даже подняла онемевшую непослушную правую руку к лицу и закрыла ладонью нос и рот. Ничего не изменилось. Только Ева копошилась молча у нее на груди, и немного покряхтывала. Лиля убрала руку от лица, с ужасом посмотрела на ладонь. Ощупала снова голову, затылок, особенно слева. Место, где должен быть левый глаз. Потрогала себя за плечо, потом за руку, висящую, как плеть. Ничего не почувствовала. Согнувшись, пытаясь заглянуть через Еву, проверила левую ногу, валявшуюся как бы отдельно от нее, под неестественным углом, носком в обратную сторону. Схватилась за шею, пытаясь найти сердцебиение. Вдруг в ее голове пазлом сложились вместе коричневое от крови сиденье, дыра в боку, пропитавшаяся коричневым куртка и толстовка, абсолютное отсутствие боли и ощущения холода.
И наконец она поняла, что давно уже не дышит.
Что она, наверное, умерла ещё там, внизу, в машине. Два часа назад.
***
Несколько минут Лиля пыталась вернуть уплывающее сознание. Окей, ладно. Допустим, она не дышит. Она не чувствует боли. Она не оставляет за собой кровавых следов, даже несмотря на то, что ее нога распорта снизу доверху, и еще есть какая-то дыра в боку, из которой, наверное, уже вылилось все, что могло. Значит, она умерла еще там, внизу. Но как же она тогда оказалась на самом верху склона, всего лишь в метре от дороги?
Ева.
Если бы они осталась там, то нашли бы Евку только завтра. Она бы точно замерзла там за ночь. Значит, она просто не разрешила себе умереть, пока Ева в опасности, так?
Нет, не так.
Мысли ускользали от Лили, двигались медленно, как под водой. И наконец на поверхность всплыла всего одна мысль, четкая и ясная. ОНА УЖЕ УМЕРЛА. Просто... ну, просто у нее еще остались здесь небольшие дела. Вернее, одно дело. Дельце. Дотащить дочь до дороги, где её смогут найти люди. Всего-то, подумаешь. Двадцать каких-то жалких метров. Плевое дело для мертвой женщины, истекшей кровью еще пару часов назад там, внизу, в машине.
Зато ей не больно. И не холодно. И не хочется пить, есть, в туалет, ничего не хочется – только доползти до дороги. Без руки, без ноги, без половины головы.
И ее маленькое дельце еще не закончено. Ей надо еще перевалиться через снежный отвал и проползти несколько десятков метров вдоль дороги – до ее прямого участка, чтобы люди издалека смогли заметить их яркие куртки (хоть ее куртка и стала наполовину коричневой). И только тогда можно будет умереть окончательно, насовсем. Идеально было бы оставить Евку на дороге и уползти обратно в машину, и сесть на водительское сиденье, и даже пристегнуться, чтобы так ее и нашли, как порядочный, совершенно обычный труп. А как ребенок оказался на обочине, спросят потом непременно? Нуууу, труп вам уж точно ничего по этому поводу не сможет сказать, да он и не должен свидетельствовать против себя. Да нет, я же не могу ее оставить там одну и не убедиться, что ее точно нашли. Так что обратно, слава богу, можно уже не ползти, где найдут, там и ладно. Мертвым уже всё равно, что о них подумают.
Надо будет там, уже на дороге, отстегнуть Еву и наконец посмотреть ей в лицо. На прощанье. Всю долгую дорогу снизу к дороге я не видела ее лица, а только помпон ее шапки. А ведь она такая красивая! Прежде чем умереть окончательно, насовсем, надо как следует на нее насмотреться и запомнить, какая она красивая – самый красивый ребенок в мире. Надо будет ее поцеловать. Так, чтобы она не испугалась, судя по всему, у меня всмятку разбита левая часть головы, левый глаз по-прежнему ничего не видит, а правый так, самую капельку, только силуэты деревьев. Время овер-тайма, отпущенное неизвестно кем, уже на исходе. Зрение гаснет. Наверное, еще и темнеть начало, зимой рано темнеет. Надо поторопиться, чтобы наши куртки были хорошо заметны на фоне снега. Пока еще светло.
Всё, поползла.
***
- Ой, Женьк, стой, тормози, тормози скорее! Там лежит кто-то на обочине, смотри! Тормози, я тебе сказала! Ну вот, проехал, тормоз ты несчастный! Авария что ли, не вижу, машины вроде нет. Что значит здесь нельзя останавливаться, дай я выйду! Я сбегаю посмотрю, а ты давай звони в скорую или куда там, девять один один, ой тьфу, это же в кино. Сто двенадцать звони!
- Женя, звони скорее, тут ребенок! Звони давай быстрее, он дышит! А женщина вроде бы нет. Господи! Масенький ты мой, господи, да ты весь синий, замерз наверное, потерпи, мой хороший, сейчас, сейчас приедут, повезем тебя на бибике с огоньками и сиреной, Женя, да скорее же звони, черт тебя подери! Он заплакал, он живой!!!
***
Салават ехал на огромной скорости, положив обе руки на руль. Дорога позволяла, машина — вообще зверь. Сердился, что пришлось проучить одну овцу, ангыра сарык, машину поцарапал из-за нее. Тварь. Жиренеч жанвар. Сделал музыку погромче, чтоб настроение улучшилось. Боковым зрением заметил в зеркале заднего вида — что-то шевельнулось на заднем сиденье.
Он же ехал один!
Быстро обернулся назад — а, нет, показалось. Никого.
Через несколько километров опять что-то шевельнулось у него за спиной. Салават, холодея, осторожно вытянул шею и заглянул в зеркало.
Там сидела женщина. Одна половина лица — коричневая запекшаяся корка, вместо глаза черная дыра. Куртка, коричневая от крови, была расстегнута. А своим вторым, целым глазом, женщина неотрывно смотрела на него. Салават вскрикнул, дернулся, машина вильнула на дороге. Женщина не пропала, все так же смотрела на него через зеркало, только теперь она улыбалась, страшно ощерив разбитые губы.
Салават крикнул: ты кто?! Что тебе надо?! Югал шайтан!
Женщина улыбнулась ещё шире и протянула руку в его сторону. В тот момент, когда она коснулась его шеи, он закричал, крутанул руль, и шикарная синяя машина стремительно ушла прямо в правый отвал снега у дороги, ласточкой перелетела через него, и летела ещё долго, долго вниз по склону, ударяясь о сосны, но Салават этого уже не увидел: он вылетел из машины, пробив головой лобовое стекло, при первом же ударе о сосну, так как никогда не пристегивался.
Фото: Getty images, Shutterstock