Как я живу на 133 тысячи рублей в месяц: история студентки из Дании

Моему новому знакомому я сразу сказала, что после развода не ищу новых отношений и романтики. Он согласился: «Да, будем дружить». У индийца был физический недостаток, не сразу заметный. Он много говорил про то, как на родине к нему из-за этого плохо относились: его дразнили дети и стыдилась семья. В 18 лет он оттуда уехал, с тех пор жил и работал в Европе и возвращаться не собирался. Даже вспоминать об Индии не любил.

Конечно, мне стало очень жаль парня, я начала его поддерживать, старалась побольше общаться. Мы вместе ходили по городу, готовили еду, смотрели кино. Я водила его по больницам — он почти не говорил по-русски. И со временем дружба стала чем-то большим. Не могу сказать, что для меня это была «любовь до гроба», но я к нему очень привязалась. И когда он предложил встречаться, согласилась.

В 2017 году моего бойфренда приняли в Копенгагене на позицию phd — это такая докторантура, когда человек пишет работу по заранее оговоренной теме, ведет исследование на кафедре и преподает, но нагрузка по работе со студентами небольшая. В Дании такие сотрудники имеют свои привилегии: их семьям легко дают визу. При этом не надо официально состоять в браке — на гражданских партнеров такие льготы также распространяются.

Я прекрасно понимала, что эмиграция не сахар, опыт-то уже был. Депрессия тоже не добавляла оптимизма. Но бойфренд меня активно уговаривал. Твердил, что я его soulmate — родственная душа, вторая половинка. Что мы заведем детей, ведь Дания для них — отличное место. Утверждал, что я легко найду работу с моими опытом и прекрасным английским. Поворотным моментом стала его фраза о том, что «если у нас не получится, ты сможешь сама построить свою жизнь в новой стране, а я всегда буду твоим другом». И я решила рискнуть. Так в 2018 году я оказалась в Дании.

Действительно, в Дании абсолютно все говорят на английском языке, и вакансий, не требующих датского, хватает. Но окунувшись в поиски работы после переезда, я не получала вообще никаких откликов на резюме, даже вежливого: «Спасибо, нет». Датчане — консервативные островитяне, которые очень осторожно относятся к приезжим. Если специалиста из другой страны пригласили — это одно. Если ты приехала сама с непонятным для местных образованием и опытом работы в неизвестных им компаниях, то шансы очень малы.

Я учила датский, расширяла сеть знакомств, ходила на конференции и лекции. Привезенные с собой деньги — я взяла 300 тысяч рублей — тем временем таяли. Бойфренд заявил, что ему нужен независимый партнер, и не помогал с трудоустройством. Я не ждала, что он найдет мне работу. Но он даже не пытался сориентировать меня в новой реальности, направить или предостеречь.

Я занималась волонтерством в сфере фудшеринга — по зову души, чтобы найти круг общения и сэкономить деньги — фудшеринг помогал свести траты на еду к минимуму. В Дании продукты продаются не на вес, как у нас, а на штуки или связки. Вот несколько яблок запаяны в пластик. Одно яблоко испортилось — магазин выкидывает всю упаковку. То же самое с одним коричневым бананом в связке или увядшей капустой.

Волонтеры фудшеринга забирают всё это из магазинов и с оптовых рынков, отбирают испорченное, а хорошее раздают на ивентах. Ты просто приходишь и берешь то, что можно съесть в ближайшие два-три дня. У нас бывало по 600 килограмм спелого манго, и вот сегодня ешь, а завтра уже поздно. Или яблок 800 килограммов — мы всем раздавали рецепты пирогов. Наша задача — не помочь малоимущим, а показать, сколько продуктов оказались бы в мусорке, если бы не мы.

В Дании из всего импорта продуктов на выброс идет 25% — это еще до продажи. В домохозяйствах тоже 25–30% выкидывают, не съедая. Мы показываем, учим, что можно приготовить кекс из суперспелых бананов, гуакамоле из авокадо, рагу, запеканки и прочее из остальных фруктов и овощей. Тут реально люди не знают, как изобретать в готовке, просто по рецепту шпарят. Мы продвигаем философию «приготовь из того, что сегодня набрал на ивенте», то есть блюда без строгого рецепта, такие есть в кухне каждого народа. Ковид нам свернул ивенты из-за невозможности собираться вместе, сейчас думаем перезапуститься в другом формате. Помимо моральной составляющей еда оттуда меня буквально спасала в течении самого тяжелого полугода.

Потом я сдалась и взялась за неквалифицированную работу в ресторане. Заработанные деньги радовали, а еще радовало, что я могла поменьше пересекаться с бойфрендом, так как работала с 15 до 23. Я его видела утром, и то далеко не всегда, а к его возвращению меня уже не было в квартире. Затем начался коронавирус, локдаун, работу я потеряла и новую найти не удавалось, так как вся сфера услуг посыпалась. Датчане были защищены, я, приезжая, нет. Это был особенно тяжелый период, в том числе в отношениях.

Мой партнер тогда начал демонстрировать ранее несвойственные ему замашки. Однажды даже выдал: «Я умный и скоро буду доктором наук, получающим большие деньги, а ты так и будешь в ресторане работать». А ведь раньше говорил, что гордится моим умом и образованием. И знал, что я переживаю по поводу своей работы не по специальности. Я к тому времени уже пересмотрела свои планы на детей, и очень хорошо, что я не успела вляпаться в эту историю.

Летом 2020-го, через два года после переезда, я приняла решение уходить и немедленно, пока он не сожрал всю мою уверенность в себе. Поговорила, вроде как остались друзьями. Объяснила, что формат отношений, когда нет поддержки и каждый сам за себя, меня не устраивает. Например, в ответ на мою просьбу купить молока мне прилетал запрос на оплату этого самого молока.

При этом мою еду бойфренд ел спокойно под лозунгом: «Ты так вкусно готовишь, мне очень нравится». Его продукты я не могла брать: у меня диабет первого типа, нельзя многие простые углеводы вроде хлеба, пасты, картошки, риса, а у него это основа питания. Когда у меня кончились сбережения и я еще не работала, я не могла купить инсулин, и индиец занял мне на него деньги. На жизненно важное лекарство. Человек, который в Москве жил в моей квартире за мой счет, которого я за ручку водила по врачам.

Я съехала в сентябре 2020-го, оставаясь приписанной у него, так как это было требованием визы. Это мне аукнулось тем, что он читал мои банковские выписки и уничтожил мою визу, присланную на дом, так что мне пришлось снова платить за сбор биометрии и ждать документ еще три месяца. Через пару дней после отъезда, разбирая вещи, я обнаружила, что вся моя техника сломана: ноутбук залит, планшет и внешний жесткий диск разбиты. И, конечно, бойфренд знал, что я съезжаю, не имея работы, и что собираюсь учиться. Я решила поступить в местную магистратуру, чтобы увеличить свои шансы и подкрепить профессиональный опыт предыдущих 10 лет.

Мои накопления за время работы поваром в Дании ушли на переезд, месяц жизни до первой зарплаты и аренду нового жилья с депозитом, а также простенький ноутбук, с помощью которого я нашла работу не по специальности, но с гибким графиком. Потом я подала заявку в университет. Ответ оттуда пришел в декабре, я была принята, но, поскольку я не из ЕС и не молодая кандидатка с шансом на стипендию, мне нужно было платить полную сумму за обучение. Деньги на первый семестр я одолжила у родных с условием, что летом продам свою квартиру дома и отдам долг.

Обучение стоит восемь тысяч евро за семестр. Всего их четыре, я сейчас на втором. Квартиру я продала за 50 тысяч долларов, часть сразу же отдала родственникам, еще часть — 35 тысяч крон — депозит за жилье, которое я снимаю. Остальная сумма лежит на счету, и я ее трачу только на оплату семестров: лишь на это ее и хватит.

Свою студенческую визу я получила в феврале 2021-го. Она с ограничением: как партнерка — cohabiting partner — я имела право на полную ставку, как студентка — только на 20 часов в неделю. Я договорилась на работе, что кроме обычных дней буду брать все воскресенья (они оплачиваются +50% к почасовой ставке) и праздничные дни. Таким образом я могу заработать около 10-12 тысяч крон в месяц (это после выплаты 40% налога). На российские деньги это примерно 133 тысячи рублей.

На что я их трачу?

Это примерный бюджет. Расходы у меня нестабильны: например, коммуналка платится раз в три месяца. Зарплата тоже разная: работаю одинаковое количество часов, но система начисления специфичная, так что получается один месяц около 10 тысяч, второй — ближе к 12.

Я покупаю инсулин и другие лекарства, чтобы держать уровень сахара в крови под контролем. Мне повезло: моя больница одобрила для меня постоянный мониторинг, который дает мне возможность жить нормальной жизнью. Я вижу свои показатели сахара на часах и могу их регулировать. Измеряй я сахар, как раньше, аппаратом и каплей крови, я не смогла бы работать, так как для 10–20 измерений в день нет ни времени, ни условий. Такой мониторинг стоит 10 000 крон за три месяца, мне за него платить не нужно, так как это целевая помощь от больницы.

Система покупки медикаментов тут интересная. В начале финансового периода платишь полную цену (например, мой инсулин — это 450–480 крон за упаковку, в месяц нужно две таких плюс таблетки). Но по мере того как ты тратишь деньги на лекарства, цена на него становится ниже за счет скидки, так что в конце года за ту же самую пачку инсулина я плачу 100 крон. Впрок набрать нельзя, всё по рецептам, так что в начале года мне тяжеловато. Так получается разброс от 100 до 1 000 крон на лекарства в зависимости от того, насколько давно начат финансовый год.

Обслуживание велосипеда — это около 300 крон примерно раз в два месяца. Без велосипеда тут сложно, во многие места нужно ехать на трех видах транспорта, велосипед сокращает дорогу раза в два. Например, без велосипеда мне до работы ехать два часа и на трех видах транспорта, каждый из которых нужно ждать 15-20 минут, с ним — 60-70 минут. Но велосипед то шину новую требует, то смазать, то фонарь ему купи (нет фонаря или тормоза неисправны — штраф 700 крон).

Расходы на психолога для меня очень важны. В чужой стране с таким количеством проблем, с хронической болезнью и диагностированной депрессией я иначе не вытянула бы. Психолога я оплачиваю в долларах, в кроны перевела в общей калькуляции для удобства. Количество сессий уменьшается в зависимости от размера моих доходов, сейчас я вернулась к одной встрече в неделю, финансово вроде тяну.

Одежду я не покупаю. Летом, правда, мне можно было работать на полную ставку — не было занятий в университете, и миграционная служба не возражала. Тогда я немножко накопила денег, купила всяких нужных штук в дом, и чуть-чуть осталось на вещи и обувь. Подработать нельзя, все мои доходы видит местная налоговая, а черная зарплата — это немедленная депортация. Местные студенты имеют стипендию от государства — 6000 крон, я же не могу на нее претендовать. Могла бы, если бы работала до начала учебы два года подряд фулл-тайм, но был перерыв из-за локдауна.

Для учебы мне нужны книги и дополнительные материалы — доступ к статьям, результатам исследований, учебники на семестр. Многие из них платные. Я стараюсь находить б/у, но со статьями так не выйдет. Иногда, когда мне очень грустно, я покупаю себе книги на «Амазоне» и «Литресе». Но и это тоже зависит от доходов: если он становится меньше, то никакой художки, конечно, не будет.

У меня может оставаться до 1000 крон ежемесячно. Они либо уходят на непредвиденные мелочи, либо я их стараюсь откладывать. Электронику я покупаю на вторичном рынке, Дания — богатая страна, и можно приобрести новые вещи в упаковке по цене вдвое меньше: кому-то не понравился подарок, например, и его выставили на продажу. Таким образом я летом нашла себе новый телефон, так как мой сенсор глюкозы в крови работает только с айфоном, а предыдущая модель уже не тянула. Мебель и посуду купила с рук, тоже с летнего заработка, как и вещи — добротные и без следов эксплуатации. Одежду ношу оставшуюся с московских офисных времен.

Местным и студентам из ЕС проще. Учеба для них бесплатная, а доходы у них примерно такие же, как у меня, но 6000 крон из них платит государство, и лишь 5000–6000 они зарабатывают сами. То есть это трудоустройство только на 10 часов в неделю — это условие для получения стипендии. С арендой тоже ситуация лучше: если ты родился в Дании, то можешь встать в очередь на социальное жилье и потом снимать его за 3000 крон. Приезжие отдают 8000–9 000 или, как я, селятся с кем-то и делят расходы. Иногда за подписку на социальные квартиры платят бабушки и дедушки, чтобы внуки к совершеннолетию уже получили доступ. Моя знакомая говорила, что такой подарок показался ей сначала очень скучным, но в 18 она оценила его по достоинству.

Мне осталось учиться еще чуть больше года, по окончании университета я буду официально квалифицирована делать то, чем и так занималась последние лет 10, — e-commerce, мне интереснее всего user experience и accessibility. Сейчас планирую начать подаваться на студенческие работы — это такая особая категория занятости на 15–20 часов в неделю, гибкая по графику и часто являющаяся ступенькой в компанию по окончании учебы. Физическая работа, которая у меня сейчас, дается очень тяжело. Отчасти из-за болезни — при нагрузке тяжело держать ровный сахар в крови. Я всегда работала головой, и мне хочется вернуться к такой деятельности.

Загруженность по учебе и усталость от работы мешают сосредоточиться на поиске более подходящей вакансии. Стараюсь разорвать этот круг. Помогает справиться осознание, что самое тяжелое уже позади, я не влипла в неподходящие мне отношения, не родила детей — с ними выживать было бы намного тяжелее. У меня появился поддерживающий партнер, есть небольшой круг друзей.

Я стараюсь собирать их хотя бы раз в месяц для игры в настолки, ходить на концерты и лекции (если подаешь заявку как волонтер, то нужно несколько часов поработать, а потом можно посетить концерт или конференцию). На волонтерство сейчас совсем нет времени, но хотелось бы к этому тоже вернуться. Если я найду квалифицированную работу после окончания университета, то за два-три года смогу вернуть потраченные на учебу деньги и задуматься о собственном жилье тут. Ожидаемая зарплата на офисной должности — 30 тысяч на руки (около 333 тысяч рублей). А если ты хороший специалист или руководитель небольшого отдела, то ближе к 60 000 (665 тысяч).

Мне нравится, что здесь я со своим мировоззрением нормальная, а не чудачка, как в России, где многие знакомые откровенно не понимали, что такого в расизме, гомофобии и сексизме. Здесь общественный климат, конечно, намного больше мне подходит.

Например, в Москве я вешала над рабочим столом феминистские плакаты на 8 Марта и указывала на них каждому, кто только начинал про «будьте милыми и красивыми», и железным голосом поясняла, что этот день не про милых девочек, а про женские права.

В Москве мне говорили, что надо бы похудеть, и фэтшейминг был постоянным фоном. Здесь всем всё равно, и люди разного размера живут с гораздо меньшим уровнем давления общества. И мои 100+ килограммов любимы, плавают, ездят на велике и радуются жизни.

В Москве всем было дело до моей матки: при приеме на работу надо было уверить, что я не собираюсь иметь детей. Здесь такой вопрос в принципе нельзя задавать на собеседовании. В Москве я скрывала от работодателей, что у меня диабет. Никто не хочет рисковать, тебе просто отказывают: «Нам не нужны проблемы». Здесь недопустима дискриминация по такому поводу. В России мне было намного труднее найти партнера — вон, согласилась на того, кто хотя бы не считал меня бракованной из-за болезни. Я постоянно жила, ощетинившись, готовая защищать себя, свое мнение, своих друзей и свое видение мира. Здесь на меня не нападают.