Голос блокадного Ленинграда: «другая» история Ольги Берггольц
Вся правда о ее тюремном заключении, ее воспоминания рассекретили только в 2009 году.
«Борька где-то пропадал всю ночь»
Ольга родилась и выросла в Петербурге в семье заводского врача-хирурга. Она вышла замуж рано — в 18 лет встретила и влюбилась в поэта Бориса Корнилова. Отношения с мужем складывались не очень гладко: Корнилов не только выпивал, но и долгое время поддерживал двойственные отношения со своей первой любовью Татьяной Степениной — переписывался и посвящал ей стихотворения.
«Какая скотина Борис... Сволочь. Не люблю! Безденежье. На мать прямо смотреть не могу. Борис бегает, "устраивается". О, да, мы поторопились. Мы поторопились. А если я опять беременна?» — из дневников Ольги Берггольц.
«Борька где-то пропадал всю ночь. Пришел пьяный, противный, прямо отвращение», — оттуда же. В 1928 году у Ольги и Бориса рождается дочка Ирина, а через два года пара развелась. Ольга оставила ребенка бабушке и отправилась в Казахстан, чтобы стать журналисткой.
Казалось, что через год жизнь стала налаживаться: Ольга забыла взбалмошного Корнилова, вернулась в Ленинград и вскоре вышла замуж за своего бывшего однокурсника по Ленинградскому университету Николая Молчанова. Ольга писала детские книжки и стихи, быстро забеременела и родила вторую дочку Майю.
Но спустя год Майя умерла, прошло еще два года — и смерть забрала семилетнюю Иру. Шел 1936 год... А через год жизнь Ольги Берггольц разрушилась.
«Значит, я победитель?»
19 марта 1937 арестовали первого мужа Берггольц, поэта Бориса Корнилова. А 20 февраля 1938 года — расстреляли.
«Корнилов с 1930 года являлся активным участником антисоветской, троцкистской организации, ставившей своей задачей террористические методы борьбы против руководителей партии и правительства». Приговор приведен в исполнение 20 февраля 1938 года в Ленинграде».
В ночь с 13 на 14 декабря 1938 года арестовали и саму Ольгу — официальное обвинение звучало так же: заподозрили в «связи с врагами народа и участии в контрреволюционном заговоре». Позже выяснится, что ее оклеветал ее близкий друг, поэт Леонид Дьяконов — под пытками. Оказалось, что Ольга была беременна, когда ее схватили, но из-за пыток и побоев ребенок родился мертвым — больше она не станет матерью.
Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма...
В 1939 году, после освобождения, Ольга писала:
Оказалось, что о судьбе бывшего мужа Ольга не знала еще несколько лет. Из ее дневников уже 1941 года: «Перечитываю сейчас стихи Бориса Корнилова, — сколько в них силы и таланта! Он был моим первым мужчиной, моим мужем и отцом моего первого ребенка, Ирки. Завтра ровно пять лет со дня ее смерти. Борис в концлагере, а может быть, погиб».
В июле 1939 года дело Ольги закрыли за отсутствием состава преступления.
«Никто не забыт, и ничто не забыто»
Жизнь Ольги после тюрьмы складывалась тяжело: муж болел, а сама Ольга нередко выпивала. Но тут пришла война, которая, как ни странно, «воскресила» Ольгу, дала ей новый смысл жизни.
Наталья Прозорова, кандидат филологических наук, сотрудник Института русской литературы РАН, пишет: «Берггольц должны были эвакуировать вместе с мужем, но в январе 1942 года Николай Молчанов умирает от истощения. Ольга принимает решение остаться».
Не желая оставаться в стороне, Берггольц пришла к Вере Кетлинской, руководительнице Ленинградского отделения Союза писателей и спросила, чем она может быть полезна. Так она попадает на радио.
Говорят, ее голоса ждали — именно Берггольц принадлежит выражение «Никто не забыт, и ничто не забыто».
Конечно, то, что она говорила по радио, и то, что писала в своих секретных дневниках, было далеко не одно и то же.
«А я должна писать для Европы о том, как героически обороняется Ленинград, мировой центр культуры. Я не могу этого очерка писать, у меня физически опускаются руки. Она (Ахматова — прим. ред.) сидит в кромешной тьме, даже читать не может, сидит, как в камере смертников.
«Плакала о Тане Гуревич и так хорошо сказала: "Я ненавижу, я ненавижу Гитлера, я ненавижу Сталина, я ненавижу тех, кто кидает бомбы на Ленинград и на Берлин, всех, кто ведет эту войну, позорную, страшную..." О, верно, верно! Единственно правильная агитация была бы: "Братайтесь! Долой Гитлера, Сталина, Черчилля, долой правительства, мы не будем больше воевать, не надо ни Германии, ни России, трудящиеся расселятся, устроятся, не надо ни родин, ни правительств — сами, сами будем жить...»
«<...> Я уже столько налгала, столько наошибалась, что этого ничем не искупить и не исправить. А хотела-то только лучшего. Но закричать "братайтесь" — невозможно. Значит, что же? Надо отбиться от немцев. Надо уничтожить фашизм, надо, чтоб кончилась война, и потом у себя все изменить. Как?»
Составительница сборника «Запретный дневник» Наталия Соколовская писала: «Во время блокады она погибала, у нее была дистрофия, и друзья отправили ее в Москву».
«Подхожу к невидимому рубежу»
Казалось, после войны все должно было пойти на лад... В 1949 году Берггольц выходит замуж в третий раз — за профессора кафедры русской литературы ЛГУ Георгия Макогоненко. Ее второй муж Николай умирает в самом начале войны, в 1942 году.
Но чудовищная память о тюрьме не покидает ее. 31 октября 1949 года в своих дневниках Берггольц пишет:
«В день отъезда Юра прибежал из издательства дико взволнованный и сказал, чтобы я уничтожила всякие черновики, кое-какие книжонки из "трофейных", дневник и т.д. Он был в совершенном трансе — говорит, что будто бы услышал, что сейчас ходят по домам, проверяя, "что читает коммунист", то есть с обыском. Кроме того, откуда-то запрашивали издательство, — какие из моих книг изданы.
Меня сразу начала бить дрожь, но вскоре мы поехали. Ощущение погони не покидало меня. Шофер, как мы потом поняли, оказался халтурщиком, часто останавливался, чинил подолгу мотор, — а мне показалось — он ждет «ту» машину, которая должна нас взять».
После войны вышла книга Берггольц «Говорит Ленинград» о работе на радио во время войны. Ольга Берггольц умерла в том же городе, в котором прожила всю жизнь — в Ленинграде 13 ноября 1975 года.
Дневники, которые поэтесса вела много лет, после ее смерти почти сразу были конфискованы властями и помещены в спецхранилище. Полная версия ее дневников была опубликована всего несколько лет назад...
Смотрю и знаю: подхожу
к невидимому рубежу.
Страшнее сердцу — и свободней.
Еще мгновенье — и понятной
не только станет смерть твоя,
но вся бесцельность, невозвратность,
неудержимость бытия.
(1937, март 1938)