Кирилл Иванов: «В российской музыке отсутствуют юмор и самоирония»

КИ: Да, бывает, периодически. Но это здорово, когда получается вывести человека из равновесия, привычной зоны комфорта.

Чак: С какой целью ты это делаешь?

КИ: На концертах СБПЧ такое редко встретишь, потому что, как правило, на выступления приходят люди подготовленные. Когда же мы играем для тех, кто с творчеством не знаком или не знает, чего от нас ожидать, то тут уже интересно посмотреть на реакцию людей. Мы знаем, что подталкиваем их к новому, неизведанному. Очень часто люди ждут, что их будут развлекать. И когда ты выталкиваешь их из этого состояния, начинается самое интересное. Никому не хочется быть чем-то средним, посредственным. Хочется делать то, что будет цеплять окружающих, удивлять их. Поэтому мы стараемся, чтобы наша музыка была, как минимум, не такой, как раньше. Совсем неинтересно делать то, что уже было сделано до тебя.

Чак: Ты не задумывался над тем, что будет со слушателем после того, как ты выведешь его из зоны комфорта?

КИ: Мы не стараемся делать так, чтобы музыка наносила травмы. Мне кажется, что ты сейчас пытаешься ввести читателей в заблуждение. Музыка у нас очень мелодичная, песни можно подпевать. Мы скорее стараемся создавать нечто такое, где есть странные сочетания.

Чак: То есть ваша музыка — это музыка, которую можно слушать дома в радиоприемнике и наслаждаться ею?

КИ: Да, абсолютно.

Чак: Я достаточно часто бываю в Санкт-Петербурге и все чаще остаюсь ночевать у тебя дома, даже когда тебя самого там нет. Просыпаясь, я все чаще ловлю себя на мысли, что я не просто в твоей квартире, а буквально в голове Кирилла Иванова, лидера группы СБПЧ. Ты и твой дом буквально идентичны. В квартире разбросано множество необычных предметов, игрушки ребенка... Пытаешься ли ты перенести свой внутренний мир в окружающую действительность?

КИ: Я считаю, что идея музыки как таковой в том, чтобы создать определенную Вселенную. Мы в группе пытаемся делать то, чего не делали до нас. Это не просто музыка, это целый мир со своими правилами, законами, понятиями. Мы всегда мечтаем, чтобы наш концерт или прослушивание альбома, отдельно взятой песни превращалось в путешествие во времени. Чтобы это было приключение в голове слушателя. Переживания — это самые ценные вещи, которые только бывают в жизни. Музыка — это самая мощная и пока единственно доступная машина времени, и странно не пользоваться этим.

Чак: Такие же слова мне сказал вокалист группы Manowar однажды. Спустя некоторое время после общения с ним в прямом эфире, я понял, что существует некая страна, где живет фронтмен группы и викинги, они ездят на мотоциклах с голыми женщинами за спинами, все пьют пиво... И все это есть Вселенная группы Manowar, которую они пытаются воплотить в существующем мире.

КИ: Для нас скорее важна не внешняя составляющая. Нам хочется погрузить слушателя в «сон», чтобы все происходящее дальше в его голове напоминало приключение. Психоделическое приключение. Так окрестили наш концерт на «Стрелке».

Чак: Сложно совмещать человеку жизнь реальную с психоделическим приключением?

КИ: Не знаю, но для меня это очень органичное сочетание. Я пытаюсь распространить всюду свой мир. Я считаю это важным, нужным и интересным.

Чак: А можно ли назвать петербургский бар «Мишка», детский лагерь и другие проекты тем самым распространением твоей Вселенной?

КИ: В детском лагере я всего лишь вожатый. «Камчатку» (название лагеря, прим.ред.) делает мой друг Филипп Бахтин. Конечно, это часть моего мира, так же как и бар, где мы стараемся создать атмосферу веселья. Хочется быть человеком цельным во всем. Главное не превратиться в того, о ком скажут, что у него синдром разорванного сознания: с людьми один, в музыке — другой, в баре — третий и так далее. Мы, как группа, никогда ничего не изображали и не менялись. Мы пытались быть самими собой. Нам хотелось сделать так, чтобы нам с самими собой было интересно.

Чак: А как относятся к СБПЧ дети, у которых ты являешься вожатым? Ты ведь наверняка знакомишь их с творчеством группы?

КИ: Дети сами знают, кем являются их вожатые. В прошлом году мы играли в «Камчатке» концерт и даже клип там сняли. Ребята сами сделали маски животных и потом скакали в них, и плясали весь концерт. Было очень круто.

Чак: То есть детям нравится?

КИ: Да, им нравится. Вообще, это очень хорошая проверка. Если ставишь музыку ребенку и она ему нравится, то все отлично. Ребенок — отличная лакмусовая бумажка. Детей очень трудно обмануть. Если им что-то не нравится, то они так тебе и скажут.

Чак: «Мишка» в Питере, детский лагерь, музыка... Не меняется ли система ценностей, и будет ли во главе пирамиды музыкальное творчество? Или же ты возьмешь и откроешь крутой ресторан, станешь знаменитым ресторатором и что-то еще?

КИ: Самая важная вещь — музыка. Я занимаюсь ею каждый день, как работой. У нас есть студия, в которой мы сидим с самого утра. Когда нет гастролей, я отвожу сына в школу и еду в студию, и сижу там с 10 до 5.

Чак: Неужели не проскальзывает мысль о рутине? Изо дня в день по знакомой схеме «дом-работа, работа-дом»?

КИ: Нет, наоборот. Это лучшие часы жизни! В этой комнате без окон. Идеально. Труд облагораживает. Это миф, что надо ждать вдохновения. Музыка — это работа, и ею надо заниматься как работой. Безусловно, есть вещи, которыми тебя осеняет, но все равно ты должен чему-то постоянно учиться, что-то пробовать и делать.

Чак: Какой сейчас имеет вес политика в музыке? И как она отражается на вашем творчестве?

КИ: К сожалению или к счастью, в этом плане мы никогда не были такой же одаренной группой, как «Ленинград». У нас другие цели. Наверняка политика воздействует, хотя мне трудно оценить. Я не читаю газет. Все самое важное я узнаю, что называется, на улице. На этот счет есть теория, которую озвучил в своей книге «Черный лебедь» Нассим Талеб. Ее смысл в том, что не надо постоянно мониторить новостные источники, чтобы оставаться в курсе событий. Кроме того, какое-то время я работал репортером, и тогда я по долгу службы прочитывал тонны новостей и с тех пор как-то с этим завязал. Но я более-менее слежу за политикой, потому что так или иначе человек старается создать вокруг себя защитный пузырь, чтобы государство никак не вмешивалось в него. Но стенка эта истончается быстро, особенно в последнее время.

Чак: У СБПЧ есть песня «Живи хорошо», ставшая хитом. В ней есть строчка «Живи там хорошо, не возвращайся никогда». Кому бы из звезд российской эстрады или, может, даже политиков, ты бы адресовал эти слова?

КИ: Каждому свое. Есть много разных музык. Единственное, что мне кажется глупым и неправильным — это то, насколько разорвана мейнстримовая музыка и эстрада. Меня скорее раздражает небрежность, неинтересность и старомодность, с которой все сделано.

Чак: Бывает же качественно сделанный поп...

КИ: Очень редко, очень мало. Сейчас есть какие-то классные вещи, по которым понятно, что люди в курсе того, что делают, чем занимаются, но в основной своей массе до Бейонсе еще бежать и бежать тысячи световых лет. Поэтому не хочется никого ссылать.

Чак: Согласен ли ты, что музыке не хватает искренности? или есть более весомая вещь, которая отсутствует у российских и/или зарубежных исполнителей?

КИ: В российской музыке отсутствует юмор, самоирония. Все делается на полном серьезе. Что-то из разряда «Скажите мне спасибо за то, что я дал вам возможность послушать меня». Очень мало попыток выйти за рамки нормы. Все сужено, подогнано под формат, которого по сути уже нет. Все это какая-то инерция, уныние. Печально то, что никто ничего дикого не делает. Вся дикость только в поведении: послать кого-то, ударить женщину... В жизни дикое первобытное поведение, а на сцене все очень скучно. Неинтересные образы, все как будто из пыльного сундука бабушки вытащенное.

Чак: В одном интервью ты много говорил о женщинах, насколько они прекрасны, цельны, одним словом, восхвалял их. Не думаешь, что в будущем, как и Фаррелл Уильямс запишешь пластинку, полностью вдохновленную и посвященную прекрасной половине человечества или, например, только своей жене?

КИ: У нас есть несколько песен о девочках. На самом деле с Фарреллом приятное сравнение, спасибо. У его музыки отличное настроение, да и он сам по себе просто классный. Если бы у нас было больше такой музыки, то я был бы только рад. Я ничего не планирую. Мы пишем альбом сейчас.

Чак: А кому посвящен последний вышедший альбом? Вот если у Фаррелла ода женскому полу, то у вас?

КИ: Не знаю. Наверное, про взросление взрослых людей. Такое отрезвляющее взросление. При всей своей мелодичности, энергичности альбом местами довольно жесткий в своих формулировках.

Чак: А как же утверждение о том, что многие взрослые люди в душе дети и не думают взрослеть?

КИ: В основном я вижу подобное в проявлении тоскливого инфантилизма. Полное отсутствие ответственности не только за себя, но и окружающих, нежелание помогать и так далее. Я не большой фанат инфантильности. Я, безусловно, за то, чтобы сохранять в себе вот этот детский взгляд на жизнь, потому что он не замутнен ничем, и ты видишь все чистым.

Чак: Есть песня про крутую вечеринку, где иглы для нее подарил дикобраз. Какая самая дикая вечеринка была на твоей памяти? И присутствовали ли там животные?

КИ: Все самые крутые вечеринки в моей жизни были в баре «Мишка». И самое главное животное — это, конечно, «Мишка». Кроме того, мы всегда сравниваем нашу группу с огромным животным, которое несется на тебя, сносит с ног и потом облизывает тебе лицо и обнимает как Тоторо (мультипликационный герой, созданный японским художником Хаяо Миядзаки в 1988 году, — прим.ред.). И ты не можешь вырваться из этих объятий, увернуться от них. С одной стороны, тебе классно, тепло. Самые дикие вечеринки — это не только «Мишка», но и наши концерты.

Чак: Давай об итогах 2014 года?

КИ: Для нас главное — это новый альбом, выступление на «Стрелке», где было 1200 человек.

Чак: А если о новых исполнителях говорить? Кого бы ты выделил?

КИ: «Наадя» большая молодец. Она классная, и отличный вышел альбом тоже. Хочется всегда назвать группы, которые почти неизвестны. Например, Lemon Day и «Труд».

Чак: Давай пожелаем чего-то хорошего нашим девушкам?

КИ: Девушкам я желаю беречь себя, быть сильными и верить, не отчаиваться и не встречаться с парнями от тоски и отчаяния, а только от того, что что-то внутри сжимается.