Крыса

Утром проснулась. Встала. Написала эти пять слов. На холодильнике. Маркером. И пошла пить кофе. Пила и ждала, когда же больно будет. А боли не было. Была какая-то тупая безнадежность. Расставание, говорят, маленькая смерть. Только в моем случае смерть была какая-то очень уж... масштабная. Надо было встряхнуться, заставить себя чем-нибудь заняться, перекинуть думы на хозяйство... Только вот дум как-то не было. Стоило мне встать и увидеть эти пять слов, и вот я уже опять безвольно сижу на том же месте.

«Он меня больше не любит...» Как-то странно. «Еще вчера в глаза глядел...» А сегодня собрал свой рюкзак, пообещал в ближайшее время заехать за книжечками и уехал. Видимо, КамАЗ искать. Для вывоза всей накопившейся литературы.

Надо отвлечься.

Вышла из дома. На улице куда острее ощущаешь свое одиночество, нежели в четырех стенах. Вон идет пара с коляской, откуда громко поет песни годовалый малыш. Мужчина женщине что-то рассказывает, а она смотрит на него снизу вверх и благоговеет. Вот идет старенькая бабушка, опираясь на руку старенького дедушки. Они вместе. Всю жизнь. До самой смерти. А я так и помру одна-одинешенька.

Возле магазина ко мне кидается девочка лет восьми-девяти:

– Тетя, купите крысенка! У нас крыса вот принесла... И сует мне маленький комочек.

– Тетя, всего десять рублей. Вам жалко, что ли?

Нет, мне не жалко.

По счастливому стечению обстоятельств купленное оказывается девочкой. Я несу ее за пазухой. В магазине «Пес и Кот» покупаю ей двухэтажную клетку за бешеные шестьсот рублей. Подумав немного, приобретаю поильник и специальный корм «для молодых крыс».

...Ну вот мы и дома. Крыска обнюхивает свежеобретенное гнездо, смешно пьет воду из поильника и ест кусочек яблочка, уморительно держа его в передних лапках.

Дети в неописуемом восторге. Они даже не спрашивают, где он и почему ушел. Они наблюдают за крыской. Животное решено назвать Мышильдой.

...С момента «он меня больше не любит» прошла уже не одна неделя. Мышильда растет, старший учится, младший познает мир. Выпал снег, и стало как-то светлее и легче, словно смена года пообещала мне что-то изменить и в моей жизни. И вот обещанное стало сбываться.

Когда зазвонил телефон, я поморщилась как от зубной боли. Я не люблю телефонные звонки. Во-первых, потому что ничего хорошего мне уже давно никто не сообщал, а во-вторых, звон нарушил состояние покоя – маленький Андрюша спал, я сидела на кухне с чашкой горячего чая, а по столу бегала Мышильда, задорно обнюхивая все, что попадалось под ее любопытный нос. На мое раздраженное «Да!» из трубки полился полузабытый голос бывшей однокурсницы. Наташка была девушкой энергичной и крайне настойчивой, из тех, про кого за глаза говорят: «Проще отдаться!»

«Ты как? Ты что? Ты где? Ты помнишь, в этом году десять лет окончания университета! Встречаемся! Что? Не можешь? Сможешь! Не с кем ребенка оставить? Глупости! Нечего надеть? Ерунда! В общем, так, встреча послезавтра, у нас еще уйма времени! Встречаемся завтра на "Театральной" – будем тебя приводить в порядок!»

И Наташка бросила трубку. Я задумчиво допивала остывший чай и смотрела, как Мышильда пытается надкусить кнопки телефонной трубки. Десять лет! Впрочем, она права: надо встряхнуться, на ребят посмотреть и себя показать. Назавтра я, обряженная в лучшие свои джинсы, стояла в центре станции, прижимая к груди сумочку с довольно внушительной по моим понятиям суммой.

Наташка обрушилась на меня как тайфун: «Господи, ты ничуть не изменилась! Я думала, может, за 10 лет хоть немножко повзрослеешь! Словом, я уже везде договорилась: сначала – шмотки, потом – парикмахерская! Тебе 32, извини за выражение! Пора расставаться с хвостиком и рваными джинсами! Вперед!» И я обреченно повлеклась за Наташкой, по пути раздумывая, зачем подписалась на эти галеры.

Шопинг обернулся затяжным кошмаром. Наташке не нравилось все, что казалось симпатичным мне, а то, что выбирала она, я не стала бы надевать даже под угрозой немедленного четвертования. Наконец через два с половиной часа мы сошлись на бирюзовом брючном костюме и белых сапогах на высоченном каблуке. «Господи! И в этом я должна ходить? — ныла я. — Наташ, я ж за всю жизнь туфли обувала три раза! Шпилька – это не для меня!» – «Становиться человеком никогда не поздно! — ответила черствая Наталья, открывая дверцу неприметного салона красоты. — Не смотри, что выглядит страшненько, тут такие мастера работают – сама себя не узнаешь!» Это как раз пугало меня больше всего. На пороге стояла администраторша, сверкая голливудской улыбкой. Все ее лицо выражало безмерное счастье от лицезрения меня долгожданной. «Кстати, знаешь, чей это салон? Лешкин! Он их тут так вышколил – это что-то!» — шепнула мне Наташка. «Какого Лешки?» — машинально осведомилась я, уже угадывая ответ. «Ой, как будто между вами ничего не было!»

...Через три часа я вышла в холл и, увидев себя в зеркале, шарахнулась от неожиданности: прямо мне навстречу шла женщина, которая никогда не варила борщ, не мыла унитаз и не пела песен под гитару, запивая «Милая моя, солнышко лесное» водкой из алюминиевой кружки. Этой женщине хотелось поклоняться, дарить цветы и драгоценности. Она знала, чего она стоит, для чего родилась и как будет жить дальше. «Вау!» — негламурно выдохнула я, не в силах сдержать эмоции. Наташка выглядела довольной: «Ну вот!» – «Что "ну вот"? Как мне сегодня ночь спать во всей этой красоте? Или как у Толстого: "А дамы, которые загодя причесанные, так и спали на стуле?" – "Ох, молодо-зелено! Это же мастер делал! Помоешь голову, встряхнешь волосами – и снова красавица! — успокоила однокурсница. — Ну что, кофейку – и по домам?»

Дома я скинула сапоги, налила чаю и закурила. Из комнаты, пошатываясь, выполз полусонный старший сын: «Мать, Мышильда заболела. Весь день не ест, не пьет, лежит такая...» Забыв про все, что сегодня пришлось пережить моим ногам, я рванула в комнату. Крыса лежала на дне клетки и смотрела на меня тоскливым взором. Всегда влажный любопытный носик был сухой и теплый. Проклиная все на свете, я сунула ноги в кроссовки и побежала ловить такси. Как назло, ни одной машины на горизонте не наблюдалось. А, впрочем, что я хотела в час ночи? Наконец передо мной остановилось нечто на колесах: «Куда вам, девушка?» – «В круглосуточную ветлечебницу!» Водитель смерил меня недоверчивым взглядом, и немудрено: выглядела я, по меньшей мере, странно – с бесподобной прической, при макияже, в дорогом костюме и... в старых кроссовках. Венчала все это великолепие крыса на последнем издыхании. «Быстрее! Умоляю! Ей очень плохо!» — выкрикивала я, размазывая слезы и тушь. «Успокойтесь, девушка! Все будет хорошо!» Мы летели по ночной Москве, вокруг искрился снег, а мне казалось, что время тянется бесконечно. Водитель сочувственно косился на меня, потом протянул мне пачку носовых платков. Стирая с лица дорогущий макияж, я думала только о том, как опустеет мой дом и как будут плакать дети, если врач скажет, что Мышыльду лучше усыпить...

Ветеринарная клиника, казалось, сама выскочила из-за поворота. Расплатившись, я с криком «Помогите!» ворвалась в кабинет, где, положив голову на истории кошачье-собачьих болезней, сном праведника спал дежурный врач. «Ну что вы так психуете, девушка! Давайте сюда животное и идите умойтесь. Можете кофейку выпить, у нас автомат в коридоре». Немного придя в себя, я обнаружила, что держу в руках только кошелек. Сумочка осталась в такси, а там – мама дорогая! – ключи от квартиры, документы, музыкальный диск, с таким трудом купленный в подарок старшему сыну, и банка яблочного джема. Последнюю почему-то было особенно жалко. И я снова заплакала. Вышел врач: «Пневмония. Сами сможете колоть? Три раза в день?» Смогу, конечно! Поняв, что Мышильдина кончина откладывается, я пошла ловить такси.

Конечно, ни на какую встречу однокурсников я не попала. Какая встреча, если у меня на руках тяжелобольное животное, которому надо трижды в день колоть антибиотики? Новый костюм повис в шкафу до лучших времен, сапоги на шпильке вернулись в коробку, оплакивая свой несостоявшийся выход в свет. И мысли о Лешке... О том самом Лешке из параллельного потока, теперь владельце салона красоты, мысли тоже поселились где-то на самой дальней и самой высокой полке шкафа.

Я вновь была одна в своей огромной, пустой, неуютной, но такой привычной и родной квартире, из которой меня выдернул звонок однокурсницы. После всех волнующих событий душа снова погрузилась в сон, и только изредка, когда тонкая игла входила в дрожащее Мышильдино тельце, что-то внутри меня отдавалось болью в районе левой лопатки.

...Я свернула головку очередной ампуле с антибиотиком и уже было собралась набирать жидкость в шприц, когда в дверь позвонили. «Хорошо, что не во время укола!» — подумала я. На пороге стоял смутно знакомый мужчина. В руках у него была моя сумочка, так глупо забытая в машине случайного бомбилы. «В ней был ваш паспорт, а там – адрес, вот я и решил... — произнес он вместо приветствия. — Как ваша зверюшка?» – «Ой, спасибо! отмерла я. — Проходите. Сейчас я укол сделаю...» — «Укол? Давайте я. У меня, говорят, рука легкая!» Малодушно обрадовавшись, что издевательство над Мышильдой, от которого у меня каждый раз просто сердце заходилось, можно переложить на чьи-то чужие могучие плечи, я отдала ему шприц и ампулу. Под его умелыми руками крыса даже не вздрогнула. «Вы не волнуйтесь, я врач. Педиатр. А по вечерам подрабатываю. Я живу один, но зарплаты все равно не хватает». Он смутился. «Может быть, чаю?» — предложила я своему спасителю.

...Он просидел у нас до глубокого вечера. Отремонтировал кран в ванной, уколол на ночь Мышильду, рассказал мелкому несколько забавных историй из своей медицинской практики. Он как-то удивительно вписался в атмосферу нашего дома, как будто в пустой комнате загорелось яркое теплое солнышко, осветившее все его самые дальние и темные углы. «Можно я приду завтра? Сделаю уколы», — робко спросил он. «Ну конечно!» — искренне ответила я.

Уложив детей и поцеловав на ночь влажный Мышильдин носик, я прошла на кухню и стерла с холодильника кумачовую надпись «Он меня не любит». Потому что теперь это уже не имело значения.

ФОТО: TAMARA SCHLESINGER