Как я живу после психоза и комы: откровенная история от первого лица

У меня психическое расстройство. Я заболела почти 10 лет назад: в январе 2010 года, практически сразу после того, как мне исполнилось 26 лет. В тот момент я весила 55 килограммов, вела довольно активный образ жизни, работала программистом в компании – системном интеграторе, жила самостоятельно одна и уже два года как платила ипотеку за квартиру, которую сама себе купила. Но это всё было до, и теперь мне кажется, что в какой-то другой жизни с другим человеком, у которого были золотая медаль, красный диплом, престижная работа, куча друзей, поклонники и мечты о блестящем будущем.

Началось всё внезапно: у меня появился бред. Мне стало казаться, что я вижу знаки, что за мной следят, что обо мне пишут везде в интернете, говорят по радио и телевизору, что я могу читать мысли других людей и общаться с инопланетянами, что в окружающих меня людей кто-то вселяется. Психоз развился за неделю, я практически совсем перестала спать и есть, и начались небольшие слуховые галлюцинации. Подруги распознали у меня неадекватность и позвонили моим родственникам, которые приехали из другого города и по скорой отправили меня в местный психоневрологический диспансер. Меня заставили подписать бумагу о добровольном согласии на лечение.

Первые три дня я лежала в психушке, привязанная к кровати и в памперсе. Медсестры приносили мне еду и кололи какие-то лекарства, врач появился только на второй день. После беглого осмотра мне поставили диагноз «шизоаффективное расстройство по смешанному типу». Что интересно, никто в моей семье не страдал от психических расстройств, я была абсолютно не в теме, возможно, поэтому на этапе вхождения в психоз не поняла, что со мной происходит.

Поскольку я была не в себе и мой психоз усугублялся, врач вызвал моих родственников и предложил им провести мне лечение, которое нигде в мире уже не используется, только в России. Это так называемая инсулино-коматозная терапия. Она заключается в том, что человеку вводят лошадиную дозу инсулина, пока он не теряет сознания. Выводят из гипогликемической комы не менее лошадиной дозой глюкозы. У этой терапии нет научного обоснования: почему она работает, науке неизвестно. Но ИКТ помогает от психоза достаточно стремительно, и не нужно человека держать в диспансере на галоперидоле месяцами. Родные то ли не хотели со мной возиться, то ли пожелали мне добра, и мама подписала согласие на это лечение, за которое еще по тем временам больница (муниципальная) взяла круглую сумму денег.

Помню, один раз я пришла в себя и осознала, что вцепилась зубами в кофту медсестры и пытаюсь от нее отбиться, когда она меня успокаивала. Ну если можно попытки крепко держать мои руки и крики «Отпусти мою кофту!» считать попыткой меня успокоить. После комы ужасно хотелось есть: я съедала две большие порции больничной еды, сверху добавляла еще пару бутербродов и сладкий чай. Возможно, эти скачки гормонов в моем организме и привели к тому, что после выхода из больницы я сразу же стала набирать вес.

Отчетливо помню, что врач за время пребывания в больнице, вызвала меня всего 2-3 раза на 10-15 минут. На основании этих встреч и отчетов медсестер составлялась моя история болезни. Отчетливо помню, как от лекарств я не могла справлять нужду в местном туалете: у меня отключилась часть мозга, которая отвечала за облегчение соответствующих органов. Я могла просидеть на унитазе час, пока продукты моей жизнедеятельности не начинали покидать организм сами. Помню, как в один из дней, когда я не могла облегчиться по-крупному уже неделю, мне делали клизму прямо в коридоре на глазах у остальных пациенток. Еще помню очереди в душевую, где горячая вода заканчивалась практически мгновенно. Нам не разрешали носить пояса и иметь среди личных вещей острые предметы. Помню, как мне на ночь давали снотворное, и я засыпала в палате, где круглосуточно не выключался свет, наблюдая за соседками. Моими собеседницами были девушки-наркоманки и алкоголички, которые убирали больницу за сигареты, выдаваемые им санитарками.

В больнице меня продержали чуть больше месяца. ИКТ подействовала почти сразу, я пришла в себя, стала адекватной и смогла различать реальность и фантазии. После того как меня выпустили, мои родственники, которые меня так замечательно отправили в психушку, уехали домой и оставили меня одну наедине с работой и болезнью.

Я думала, что всё будет по-прежнему, просто теперь буду пить психотропные лекарства каждый день. Лекарства, кстати, которые мне выписали, оказались очень дорогими. Но я тогда зарабатывала достаточно, чтобы выплачивать ипотеку, покупать себе дорогие нейролептики и в принципе не смотреть на ценники в продуктовых магазинах.

Но я очень сильно ошиблась. Во-первых, мне постоянно хотелось спать. Во-вторых, у меня напрочь пропали все эмоции, я не могла ни смеяться, ни плакать. В-третьих, мне все время было нехорошо физически: появились слабость и хроническая усталость. В-четвертых, от моего до этого четкого режима дня не осталось и следа: я с трудом просыпалась на работу, а вечером с трудом засыпала. Но мне нужно было платить ипотеку и покупать лекарства, и я продолжала ездить на работу, даже проснувшись на час позже начала рабочего дня. Мне нужны были деньги. В офисе меня отчитывали за опоздания, я неоднократно писала объяснительные, но работу не потеряла: продолжала тогда, впрочем, как и сейчас, тянуть нагрузку в полном объеме, укладываясь в сроки. Я получала свою хорошую зарплату и аккуратно платила кредит.

Один из неприятных моментов случился со мной летом 2011 года – это был второй психоз, который я заработала, за полгода до этого бросив пить нейролептики. Дело в том, что после выписки из больницы мои друзья отправили меня к психотерапевту, который не имел медицинского образования. Он посмотрел на мою рассудительность и логический склад ума и убедил меня в том, что я не больна и что психотропные таблетки идут мне во вред. А так как я стала набирать вес (весила около 70 килограммов) и когнитивные функции моего мозга затормаживались, то я решила послушать горе-специалиста и оставила лечение. Закончилось все снова в ПНД: я снова с психозом лежала привязанная к кровати.

После этого я потеряла надежду. Через месяц пребывания в больнице вышла с ощущением, что жизнь моя разбита, я не знаю, как мне жить дальше. Перестала убирать в квартире, все свободное время лежала на диване, спала или просто смотрела в потолок. Так продолжалось несколько месяцев, пока не приехал в гости мой брат и не увидел, в каком я нахожусь состоянии. Он взял меня в охапку и отвез к психиатру, который подтвердил у меня наличие глубокой депрессии. Мне прописали еще и антидепрессанты. Врач-психиатр тогда сказала, что я сильно поправилась и мне надо сесть на диету, хотя я никогда не придерживалась никаких диет и до диспансера лишним весом не страдала. И прямо-таки порекомендовала мне диету Дюкана. Я слушала всё, что мне говорят, и честно попробовала это питание. Только вот, как оказалось, при депрессии слишком мало сил, чтобы выдерживать диеты и приступы голода, которые у меня начались на почве инсулинорезистентности.

Да, у меня сильно подскочил инсулин. И это я узнала, когда сходила к эндокринологу уже в весе 80 килограммов – даже депрессия не помешала мне заметить, что с моим телом происходит что-то странное. Эндокринолог выслушала историю болезни, назначила метформин и диету и отправила восвояси. Этот и все последующие эндокринологи говорили одно: нужно соблюдать диету и пить метформин. Метформин я пила, а диеты не могла выдерживать из-за непрекращающейся депрессии.

Среди череды врачей-эндокринологов хочется выделить одну, которая, зная мой анамнез, назначила пить редуксин – лекарство, снижающее аппетит. Как оказалось потом, редуксин людям с расстройством психики пить нельзя – от него начинается маниакальный психоз. Это к слову о профессионализме врачей в нашем городе.

Первое, что я изменила в своей жизни: перешла на удаленную работу и стала работать дома. Это сильно сократило количество стресса в моей жизни. Я перестала ездить в офис и, соответственно, опаздывать. У меня появилось время на себя. Сменив впоследствии пару работ, я стала зарабатывать столько, чтобы в принципе не беспокоиться, сколько денег я трачу на медицину и свое восстановление.

Второе: в 2015 году я стала искать себе нового врача-психиатра, поскольку поняла, как сильно покалечил меня мой первый врач. В процессе поисков я нашла доктора, который за меня взялся и предложил поучаствовать в двойном слепом исследовании нового нейролептика, до сих пор еще не выпущенного на российский рынок. По результатам приема этого лекарства к 2016 году я ожила и снова стала смеяться, не заставляя себя. Удалось немного снизить вес, но с возвратом к старой терапии вес вернулся с горкой. Возврат к старой терапии периодически вызывал гипоманиакальные фазы помимо депрессивных. Гипомания – это такое состояние, когда мало спишь, много сил, но при этом невозможно контролировать свое желание заниматься странными вещами, которые кажутся чрезвычайно важными на данный момент. Мой текущий психиатр менял терапию, прописывал различные нормотимики и не только, но в порядок меня привести не смог. У меня начались «качели» настроения.

В тот же период у меня стали пропадать менструации. Я пошла к гинекологу, которого мне порекомендовали, и услышала стандартное: «Вам надо худеть». Эту фразу я слышала теперь от каждого первого врача. И было бессмысленно рассказывать им историю моей жизни, в психиатрии никто не разбирался, а что такое инсулино-коматозная терапия, никто слыхом не слыхивал. Естественно, никто не понимал, что со мной происходит.

А еще стала болеть спина. Боли настолько сильные, что я не могла пройти даже 50 метров, мне надо было присесть и отдохнуть. Спустя несколько лет у меня на рентгене нашли застарелый компрессионный перелом позвоночника. Но в тот момент я пошла к соответствующему врачу, он пообещал сделать мне блокаду спины и полечить мои колени, на которых появился артроз. В результате я отдала ему кучку денег, но блокада не помогла, а уколы в колени привели к страшнейшим отекам, от которых я пару месяцев еле передвигалась, и болям, которых до этого не было. Это заставило меня забыть про врачей и обращаться к ним, разве что когда у меня давление подскакивало настолько, что необходим был больничный, поскольку я не могла работать. Но я не теряла желания изменить жизнь.

В 2017 году я крепко поссорилась с родными. Это случилось на майские праздники, когда я приехала к маме в гости. Мама решила посадить меня на строгую диету и, когда я сказала, что мне плохо и я не могу есть только вареную куриную грудку и капусту, заявила, что я должна питаться только так. Я все еще слушала других людей и не понимала, как смогу так питаться. И тут на меня набросился брат, с которым я росла и который долго мне был лучшим другом: он сказал, что если со мной что-то случится, я растолстею и не смогу ходить, он не будет обо мне заботиться. Я еле сдержала слезы, а потом вызвала междугороднее такси, собрала вещи и уехала домой. Мама плакала, а брат слал мне гневные сообщения.И после этого я совершила третий важный шаг: нашла психотерапевта, чтобы лучше узнать себя и понять, как жить вообще, понимая, что я неизлечимо больна. Мне нужно было наладить отношения с родными и найти новый смысл в этой жизни. На этот раз с психотерапевтом мне повезло, и терапия в какой-то момент дала прорыв, который мне позволил выплакать много слез. Я снова стала ощущать жизнь вокруг себя, а не где-то там, снаружи бронированной камеры, в которой я была наглухо заперта. В моей жизни появились новые люди, хобби и забота о себе, а чувство вины понемногу исчезало. Я вспомнила, что прекрасно пишу, шью и рисую, а также открыла для себя творческие тематические фотосессии.

Четвертое, и самое интересное, произошло в 2018 году, когда я досрочно закрыла ипотеку: я пошла к другому психиатру, который отправил меня на подробное психологическое обследование, чего до этого не делали ни в одной клинике. Я прошла много тестов, которые показали, что у меня не нарушились ни мышление, ни память – они остались всё в том же великолепном состоянии, как и когда я училась на программиста на мехмате. Встал вопрос, что у меня не шизоаффективное расстройство, а биполярное расстройство второго типа. Это дало мне новую надежду. Страх и ожидание распада личности и непременной инвалидности ушли. Я стала смелее смотреть в свое будущее.

И пятое, что мне еще предстоит сделать, – сбросить вес. По прошествии всех этих лет мой вес – 140 кг, у меня диабет, гипертония, СПКЯ и куча гормональных нарушений. Я абсолютно не нравлюсь себе в зеркале и не могу привыкнуть к этому отражению, несмотря на то что старательно за собой слежу. Меня обижают чужие замечания по поводу моей внешности, а на приемах у врачей я слышу фразы, что мне надо зашить рот, и вопросы, а не поглощаю ли я еду круглосуточно. Но хуже всего, что я очень часто плохо чувствую себя физически, и это нередко сопрягается с депрессивными фазами моего расстройства. В такие моменты я собираю силы в кучку, чтобы работать, ни на что другое их часто не хватает. Но я всегда вспоминаю, как мой отец мне сказал, что жить надо в любом случае. Отца нет в живых уже три года, но его слова в моей памяти заставляют меня быть счастливой и верить, что завтрашний день сложится намного лучше, чем текущий. В этом мне всегда поможет моя работа, мои друзья и мой неунывающий характер.

Моя история – история о болезни, грусти, боли, неудачах и безысходности. И о том, что в любой ситуации, даже самой плохой, жить надо, и жить надо хорошо.

Фото: Shutterstock